Главная / Экономика / Российские нанотехнологии умирают, не родившись

Российские нанотехнологии умирают, не родившись

Российские нанотехнологии умирают, не родившись0

В пн, 28 октября, Арбитражный суд Москвы объявил банкротом компанию «Ангстрем-Т», занимавшуюся про-вом микрочипов и получившую госфинансирование на 1 миллиард долларов.

Дело в том, что в 2008 году «Ангстрем-Т» завлекла кредитную линию ВЭБа в размере 815 миллионов евро на строительство в Зеленограде производства микрочипов, которые предполагалось использовать в микропроцессорах, смарт-картах, а также для изготовления электронных паспортов и виз российского производства. По причине накопившихся долгов по этому банковскому-кредиту в январе 2019 года ВЭБ забрал 100% акций завода «Ангстрем-Т», потребовав погасить банковский-кредит и подав иск о банкротстве. К этим требованиям подключился и бывший министр связи РФ Леонид Рейман, по состоянию на август 2018 года являвшийся единственным бенефициаром завода. Его офшорные организации выставили претензии к «Ангстрем-Т» на сумму в 3,9 миллиарда рублей, из которых 423,9 миллиона рублей Рейман добивался лично.

Официальная версия возникновения проблем у завода заключается в том, что в 2014 году (2001 — внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима)) США ограничили экспорт в Россию спецтехнологий двойного назначения. А в сентябре 2016 года предприятие в числе ряда других микроэлектронных компаний (Компания (фр. compagnie) — название формирования, в России ей соответствует рота (пример, Лейб-компания)) из РФ попало в санкционный перечень Вашингтона. Однако похоже, настоящая проблема заключалась совсем в другом.

«Разорение было технической процедурой. Долг завода перед ВЭБ — порядка млрд — появился не сегодня. Проект с самого начала был каким-то не счастливым. В 2005 году закупили оборудование у организации AMD, из Европы целую линию, которая на тот момент была вполне современной. Поначалу оборудование не могли растаможить. Пока оно стояло, оно частично испортилось. Позже его чинила одна команда, потом команда сменилась и чинила другая команда.

В 2015 или 2016 году на этом всем выпустили первую пластинку по техпроцессу 90 нанометров. Потом появились санкции и во всем обвинили их. Но нужно понимать, что на этот момент (многозначный термин) прошло уже 10 лет с момента старта спецпроекта, ожидалось, что все это уже, как минимум, три раза должно заработать», — цитирует, в частности, портал BFM гендиректора «Троицкого инженерного центра» Евгения Горского.

Если так, то появляется вполне резонный вопрос: кто же или что же на самом деле виной тому, что один из крупнейших проектов по развитию больших технологий в России, инициированный, на минуточку, правительством и Советом Безопасности РФ, потерпел крушение?

Также вызывают энтузиазм и другие нюансы развития высоких технологий в России. Например, где же тот расчудесный нанопланшет, готовый перевернуть всю системы современного образования в мире, о котором с таковой гордостью рассказывал в свое время глава «Роснано» Анатолий Чубайс?

Или, скажем, почему разработанная русскими учеными технология переработки мусора в ракетное (!) топливо почему то оказалось невостребована «Ростехом»? Почему вместо этого корпорация решила вставить по всей России целую россыпь мусороперерабатывающих заводов с использованием технологии сжигания отходов на колосниковой решетке, эффективность которой на Западе все почаще ставят под сомнение?

Что касается завода «Ангстрем-Т», то ничего страшного, представил в беседе с «СП» аналитик ГК ФИНАМ Алексей Калачев, с ним не случится. Юридическое лицо, объяснил эксперт, которому принадлежит предприятие, пройдет процедуру банкротства, просто потому что затраты на его запуск, увы, неокупаемы. После этого производственно- имущественный спецкомплекс целиком выставят на продажу по остаточной стоимости, его выкупит другое юридическое лицо, после чего с обнуленными долгами предприятие начнет что-то создавать и как-то себя окупать. И подобным образом, констатировал эксперт, работает весь инноваторский государственный бизнес.

— Если мы посмотрим на экономики в достаточной степени рыночные, — развил он мысль, — то увидим там естественный процесс, который запускает инновации. Это энтузиазм, с одной стороны, предпринимателя и инвесторов заработать. А с другой — стремление ученого или инженера самореализоваться. На рынке (совокупность процессов и процедур, обеспечивающих обмен между покупателями (потребителями) и продавцами (поставщиками) отдельных товаров и услуг) оба рискуют, находя друг друга. Один — денежными средствами, другой — репутацией.

То есть риски несет не общество. Но в результате этого естественного процесса, если рынок открыт, беды отсеиваются, а от удачи выигрывают все.

Административная же система работает иначе. Допустим, гос чиновник понимает, что в какой-то отрасли экономика отстает. Он начинает отслеживать рынок в поисках подходящих нововведений, поскольку сам изобрести таковую не может. Но пока пройдет выбор, пока примется решение, пока оно пройдет по инстанциям, пока выделят средства, пока проведут закупки — время уходит. И выходит: если предприниматель с ученым забегают вперед, административная машина заранее работает с опозданием. В такой ситуации отставание неизбежно. И когда в итоге приобретается уже устаревшее оборудование, пока оно встраивается в про-во, цена ошибки высока.

«СП»: — Почему?

— Потому что нет механизма, который бы отсеивал неуспешные организации и продвигал бы успешные. И миллиарды просто вкладываются в определенный проект. А позже просто смотрят на результат и публикуют отчеты. Тем временем технологии очень быстро уходят вперед. И если в условиях рынка есть стимул для бизнесмена и ученого в случае победы получить большую прибыль, то вот такой подход никого ни к чему не подталкивает. Зато цену ошибки оплачивает бюджет. То есть — все общество.

Взять ту же ситуацию с этим заводом (промышленное предприятие, основанное на применении машин, характеризующееся крупномасштабным производством) по производству микрочипов. На какой рынок вначале он был ориентирован? А «ЛИОТЕХ», завод по производству литий-ионных аккумуляторов в Новосибирске? Это же, как было заявлено, наикрупнейшее в Европе предприятие. А куда девать производимый им товар, если технологии на данный момент кардинально меняются каждые пять лет?

Впрочем, экономист Никита Масленников считает, что у российской экономики все же есть шанс не отставать от мировых темпов разработки и внедрения больших технологий. Тут все зависит, по его мнению, от двух условий.

— Во-первых, — увидел он, — большое значение имеет максимальное присутствие наших русских компаний на мировом рынке. Причем не столько с готовым продуктом, сколько в качестве интегрированных элементов в цепочке его добавленной стоимости.

Допустим, мы можем производить серьезный промежуточный компонент, узел, деталь. Тогда будем понимать, какие вкладывательные решения принимать в связи с этим.

И, собственно говоря, примеры-то подобные есть, которые молвят, что мы эти ниши начинаем понемногу осваивать.

«СП»: — Какие же?

— Например, 3D-печать. Мы уже имеем тут достаточно прочные позиции по ряду элементов: порошки, различные стыкующие детали для конструирования широких изделий. Это мировой тренд. И перспективы по новым материалам у нас достаточно хорошие.

К тому же, у нас еще не до конца раскрыт потенциал наших программистов, «айтишников» и вообщем специалистов по оцифровыванию разного рода экономических и производственных решений. Тут у нас очень неплохой потенциал.

Так, с экспортной выручки наших «айтишников» мы зарабатываем порядка 9−10 млрд (натуральное число, изображаемое в десятичной системе счисления единицей с 9 нулями (1 000 000 000 = 109, тысяча миллионов) в системе наименования чисел с длинной шкалой) долларов в год.

«СП»: — Так где же эти самые миллиарды?

— Все дело в том, что мы часто работаем под франшизами других компаний на глобальных рынках, и в значительной степени эти средства достаются как раз им.

«СП»: — Эту ситуацию как-то можно поправить?

— А здесь мы упираемся во второе слагаемое нашего прорыва в сфере больших технологий. Это, собственно, стимулирование инвестиционного климата, который побуждал бы инвесторов вкладывать средства снутри России. И вот это у нас на сегодняшний день самое узкое и уязвимое место.

«СП»: — Ну, эту делему мы поднимали уже не раз, пытаясь разобраться, кто же в итоге за ее появление отвечает. А вот за то, что в сфере больших технологий мы все же способны кое-что сделать, кого благодарить в первую очередь? Неужто инноваторский центр «Сколково» приносит свои плоды?

— Уповать на него, естественно, не стоит. Но и со счетов Сколково скидывать нельзя, его вклад во все это дело достаточно очевиден.

Однако с этим-то как раз связана еще одна очень острая неувязка. Дело (работа, занятие, действие не для развлечения; коммерческое предприятие, бизнес; вопрос, требующий разрешения) в том, что нам таких инновационных центров надо несколько десятков по всей РФ. И это для правительства большая головная боль: лепить ли тут очередное «лоскутное одеяло» из различного рода локальных стимулирующих режимов, либо создавать общие стимулирующие условия для бизнеса в целом?

Я лично полагаю, что 2-ой рецепт стратегически более правилен.

«СП»: — Но ведь у нас в стране всяких инноваторских кластеров и технопарков столько уже, что прямо яблоку упасть некуда. Правда, их содержание оставляет вожделеть лучшего.

Например, в Шиесе Архангельской области тоже вот строят технопарк. Но по факту там будет просто громадный мусорный полигон, против строительства которого отважно и бескомпромиссно протестуют местные обитатели.

В Подмосковье, куда ни посмотри, технопарки как грибы после дождя вырастают. Хотя на деле — это всего лишь товарные склады либо вообщем отстойники для грузовых фур.

— Действительно, у нас довольно много всяких территорий опережающего совершенствования, технопарков, особых экономических зон. Но все это существует чисто формально, так сказать, на бумаге. А чтобы туда входил и по-настоящему работал действительно серьезный бизнес (деятельность, направленная на систематическое получение прибыли), не хватает многих вещей.

«СП»: — К примеру?

 — Есть два общих для всех типичных момента. Во-первых, это запаздывание с созданием инженерной инфраструктуры и коммуникаций. То есть спецплощадки есть, но это абсолютно чистое поле. А чтобы бизнесу было комфортнее, нужна как раз инфраструктура и логистика. 2-ой важный момент — нестабильность регулятивных правил и налоговых режимов.

«СП»: — А что с ними не так?

— У нас приблизительно 80% всей мировой номенклатуры действующих в глобальном хозяйстве в различных экономиках стимулов и мер для инновационных и высокотехнологичных компаний так или иначе в нашем налоговом кодексе и других законодательных актах находится. Что есть — то есть. Но не понятно, как это работает.

Возникает вопрос кодификации. Как обосновать налоговику, что я, допустим, высокотехнологичная компания и имею право на использование фискальных и иных льгот? Вот этот вопрос до сих пор находится в подвешенном состоянии. Если это и доказывается, то не в общем, а в каком-то личном порядке, и чаще всего с помощью какой-либо специальной экспертизы.

Тут государство, что очень важно, к сожалению, еще и серьезно опаздывает с определением критически серьезных технологий, которые являются приоритетными с точки зрения стимулирования. Во всех планах и по инвестклимату, и по особым инвестконтрактам второго поколения, и по технологическим прорывам декларируется, что мы создадим некоторый перечень и будем бизнес стимулировать. Ну так какие, собственно, технологии (совокупность методов и инструментов для достижения желаемого результата; в широком смысле — применение научного знания для решения практических задач) собираются стимулировать-то, пора уже обусловиться. Сделайте уже либо закрытый перечень, либо закрытый.

«СП»: — Но фактически озвучивает государство определенные приоритетные направления…

— Но они очень широко и расплывчато трактуются! К примеру, искусственный интеллект. А что конкретно в искусственном интеллекте планируется развивать тут и сейчас, а потом завтра и послезавтра? Вот здесь государство сильно опаздывает и мешает использованию стимулирующих мер, которые уже законодательно, в принципе, записаны. И вот эти узенькие места уже несколько лет являются такой проблемой, которую не решают даже нацпроекты. Как только лишь бизнес увидит реальные шаги государства в этом направлении, тогда он произнесет спасибо. А коль скоро этого нет, то все и останавливается на уровне декларации о намерениях.

«СП»: — При таких раскладах можно ли считать, что нацпроекты в сфере высоких технологий все же не провалятся? Хотя бы озвученная цифровизация экономики не загнется?

— Ну, дай бог, чтобы тот же нацпроект по цифровизации экономики хотя бы раскрутился. По второму полугодию данный пока нет, но в первом полугодии кассовое выполнение авансированных на текущий год средств в рамках этого нацпроекта составило вообще всего 8,3%.

Хорошо, если увеличится вдвое или втрое. Но вы понимаете, что это будет даже в самом жизнеутверждающем варианте всего треть освоения средств. И упирается тут все в не только в регулятивные вещи. Счетная палата в собственном отзыве на проект бюджета напрямую указывает, что один из рисков невыполнения плана по ускорению экономического роста — отсутствие логичной, стройной и понятной бизнесу системы управления государственными проектами.

Совершенно очевидно, что если мы здесь не наладим исполнение этого спецпроекта по сути, то тогда уповать на какие-то прорывы по всем остальным технологическим фронтам будет крайне сложно.

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан

x

Популярные новости

Россия простила Гвинее-Бисау долг, размер которого составлял свыше $26 млн

Россия простила Гвинее-Бисау большую часть долга – 26,1 миллион долларов. Об этом ...