Как мы беззаветно фанатели во ВНИИ Мощного Радиостроения

«Русские конструкторы

Создали самый мощный в мире

Синхрофазотрон,

И по

Орбите носится

И сбить мишени просится

Русский электрон…»,

— так с восторгом  в пригородных электричках горланили мы студентами в еженедельных турпоходах.

И вот, когда  троице учащихся Ленинградского института авиаприборостроения (ЛИАП) предложили писать диплом во ВНИИ МощногоРадиостроения им. Коминтерна по теме разрабатываемых мощных генераторов для мощнейших ускорителей, причем, в духе того времени, — окончить ЛИАП на полгода раньше срока, мы с удовольствием согласились.

Институт мне показался весьма престижным и был воплощением мечтаний о будущности. Даже издевательские строгости режима воспринимались с религиозным пиететом, как ритуальное жертвоприношение.

Управляющим  моего дипломного проекта назначили (ныне навсегда поуехавшего) Семечки Ефимовича Лондона — монопольно ведущего специалиста по широкополосным усилителям высочайшей частоты – человека, фанатично увлеченного  синтезом широкополосных фильтров, умницу, во многом  не от мира этого, вечно углубленного в себя.

Я тут же с головой ушел в поставленную им исследовательскую задачку разработки широкополосного фильтра (с аппроксимацией по Чебышеву) для одного из разрабатываемых массивных высокочастотных усилителей. Все было азартно и интересно, да и (что говорить!) — в то время не зря были «физики в почете»… Единственно обидным оказался немыслимо большой объем расчетов необходимый для оптимизации. А фактически в то время обычный калькулятор  считался роскошью. Все на логарифмической линейке до рези в очах.

К концу срока дипломного проектирования оказалось, что у меня за сто листов материала по синтезу фильтра (понятия, устройства, механизмы, выделяющие (или удаляющие) из исходного объекта некоторую часть с заданными свойствами), но диплом  не состоялся. Представления разделились: Семен Ефимович считал, что дипломная работа практически завершена, управление в ЛИАПе — что объем материала близок к нулю. Друг с другом они не спорили,  я, естественно, очутился  в промежности. Тем не менее, диплом пришлось аварийно завершать, включая очень необходимые разделы по экономике, пожарной безопасности и т.д. Я проникся уважением к разработке и гордился приобретенной оптимизацией спроектированного четырехполюсника,  руководитель счел 60% материала работы уникальной, но на защите диплома на комиссию это не произвело впечатления, и она очень дивилась, как это можно, большую часть диплома (официальный документ об окончании начального профессионального (специального), среднего профессионального или высшего учебного заведения и присвоении соответствующей квалификации; официальный)  посвящать расчету лишь какого-то  1-го паршивого фильтра. Справедливость в очередной раз восторжествовала: я был  не понят и бит, диплом едва-едва растянули на четверку.

Однако, в связи с высоким средним баллом отметок диплома меня все же приняли в 5-ый отдел ВНИИМРа не младшим лаборантом, а с повышением: просто — лаборантом. Таким образом, чтобы дорасти до должности младшенького инженера, в моей карьере осталась всего-то одна ступенька — старший лаборант. В итоге, заработок мне определили лишь раза в полтора ниже, чем тот, что я получал до института — слесарем-жестянщиком на Электросиле.

В «Коминтерне» я поработал с 65 по 76 годы, где вместе с талантливыми сотрудниками получил дюжину авторских свидетельств СССР и лицезрел  много чрезвычайно незаурядных личностей. Разумеется, самыми интересными были ведущие спецы, в том числе (в первое время) — начальники лабораторий. Это блестящие специалисты-фанаты-трудоголики-ишаки. Абсолютно каждый из них безмерно во времени и по усилиям работал над своей узкой задачей электропреобразовательной техники (в большей степени для передатчиков и ускорителей частиц) на лампах или тиратронах (мощных полупроводниковых ключей тогда еще не было). И, как считали,  общие результаты были  мирового топ-уровня!

Еще бы чуть-чуть вложений госудавства и наши 700 ребят-физиков не в Церне, а в родном Протвино или Дубне не пропархали бы мимо частицы Бога — бозона Хиггса.

Откуда в то время (форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения) бралась такая самоотдача, которую у нас на данный момент, вероятно, можно встретить, пожалуй, только в бизнесе? По-моему, всех этих людей отличало жизнерадостное сочетание честолюбия, работоспособности и профессионального таланта. По молодости мне их  трудно было осознать, поскольку их внешне наблюдаемая часть личности была крайне мала, как у айсберга.