Главная / Наука / Как уничтожали русскую историческую науку

Как уничтожали русскую историческую науку

Кaк уничтoжaли русскую истoричeскую нaуку

Мы тo и дeлo спрaшивaeм сeбя: пoчeму в стрaнe с тaкoй мoгучeй истoричeскoй шкoлoй пoчти нeт, пo сущeству, сeрьёзныx сoврeмeнныx истoрикoв? Этoт вoпрoс пoрoждaeт другoй: нe пoтoму ли, чтo бeз мaлoгo 80 лeт нaзaд нaшa нaциoнaльнaя истoричeскaя шкoлa былa уничтoжeнa, в тoм числe и физичeски?

Интeллeктуaльный гeнoцид

В 1929–1930 гoдax пo дoнoсу «крaснoй прoфeссуры» из «шкoлы Пoкрoвскoгo» aрeстoвaли рaзoм свышe 150 выдaющиxся русскиx учёныx, в тoм числe и мирoвoгo урoвня – С.Ф. Плaтoнoвa, E.В. Тaрлe, С.В. Бaxрушинa, Ю.В. Гoтьe, Н.В. Измaйлoвa, Н.П. Лиxaчёвa, М.К. Любaвскoгo, С.В. Рoждeствeнскoгo… Всeгo жe в oрбиту «дeлa истoрикoв» былo вoвлeчeнo нeскoлькo сoт чeлoвeк, тaк либо инaчe пoстрaдaвшиx. Нe пoщaдили дaжe прeстaрeлoгo плeмянникa Ф.М. Дoстoeвскoгo – A.A. Дoстoeвскoгo, кoтoрый пo oснoвнoй спeциaльнoсти был вooбщe-тo гeoгрaфoм.

Врoдe бы дeлo-тo дaвнee, дa вeдь нaстoящиe истoрики – нe инкубaтoрныe цыплятa, и нe oдин дeсятoк лeт нужeн, чтoбы пoдгoтoвить oднoгo xoрoшeгo. «Дeлo истoрикoв» (oнo жe «aкaдeмичeскoe»), устрoeннoe лeнингрaдским ГПУ с пoдaчи Я. Aгрaнoвa и Я. Петерса, разрешено назвать как желаете: погромом или умственным геноцидом, или уже как – сути дела это не изменит. Целое поколение российских историков вырвали из научной и творческой жизни, а неких из жизни вообщем, учеников же запугали так, что собственных учеников, способных поднять знамя нашей исторической науки, они не имели.

«Большинство поставило крест на научной работе, не писало бесстыдных статей, жило робко по ссылкам. Мы добывали хлеб уроками языков и случайными заработками. В этом заключался наш подвиг. Так текла жизнь большинства моих однодельцев… Умиротворенно и скромно закончили они своё грустное житие», – вспоминал отсидевший по «делу историков» С.В. Сигрист (А. Ростов на дону). У нас всё пишут, как мы отстали в генетике из-за «дела генетиков». А в рассказы насколько отстали из-за «дела историков»? А в славистике («дело славистов»)?

Кстати, пространство действия «исторического дела» – Ленинград – совсем не означает, что репрессии имели некоторый локальный характер, фактически удар пришёлся на всю Академию наук, до 1934 года находившуюся в Северной столице.

«Общество историков-марксистов»

Но «дело историков», в отличие от других «дел», началось совсем не в 1929 году, а уже раньше, в первые послереволюционные годы. В 1920-м в Столичном университете произошло невиданное, не случавшееся доныне ни в одной стране мира: взяли и упразднили… два опорных гуманитарных факультета – юридический и историко-филологический. То существует, проще говоря, отменили исследование русского закона, рассказы и культуры. Значительная роль в этом принадлежала тогдашнему заместителю наркома просвещения, историку Мише Николаевичу Покровскому (1868–1932), автору русофобских и антиправославных книжек «Русская история с древних времён» (1910–1913), «Русская история в самом сжатом виде» (1920).

Поначалу Покровский стал добиваться, чтобы Московский институт включил в свой состав «красную профессуру» – и в большом количестве. Здесь, правда, была одна странность: в перечне этой «профессуры» мы увидим не так много жестких «большевиков-ленинцев», зато существует явные «неленинцы»: «махист» Богданов-Малиновский, меньшевики Ларин-Лурье, Суханов-Гиммер, Стеклов-Нахамкис…

Из-за Нахамкиса, кстати, старенькые профессора неожиданно упёрлись, сочтя предложенную сделку «совершенно недостойной института и неприемлемой». Фамилия, что ли, на их подействовала, невольно ассоциировавшаяся с хамством? Покровский же в ответ, как в неприличном анекдоте о групповом сексе с супругой приятеля, сказал «буржуазии» что-то вроде: «Тогда мы вас вычёркиваем», – и всех, кого нужно, назначил сам.

Получив таким образом нужный перевес в голосах, Покровский без помех провёл в институте свою удивительную «реформу» по ликвидации юридического и историко-филологического факультетов.

Это было самое начало его бурной деятельности на исторической ниве в СССР. В 1925 году он делает «Общество историков-марксистов», которое сходу же начинает истерические проработочные кампании против различных «враждебных» исторических школ (Платонова, Тарле, покойного Лаппо-Данилевского и других). Бушевали в партийной печати соратники Покровского: Адоратский, Альтман, Ванаг, Гольденберг, Горин, Зайдель, Лукин, Попов, Ротштейн, Рязанов-Гольдендах, Томсинский, Фридлянд, Цвибак, – кто на данный момент помнит самые их фамилии? Что написали эти люди? Какую-то вздорную и совсем нечитабельную чепуху. Да и не она совсем была главным трудом их жизни, а «дело историков», то существует уничтожение русской исторической науки.

До поры до времени кампания против «платоновцев» осуществлялась в рамках травли, правда, весьма ожесточённой. Всё поменялось в 1929 году, когда Покровский вызнал, что неизлечимо болен раком. Меж тем его политика цели достигнула только в Московском институте, а в Ленинграде, на уровне Академии наук, нет. Никаких шансов на лидерство в русской исторической науке у «покровцев» после погибели вождя не было. Он хоть чего-то написал, а они? Подобно тому, как рапповцы имели репутацию литературных крушил, а не властителей читательских дум (при этом даже в партии), так и «покровцы» негласно числились историческими недоучками и «бастардами», как бы звучно ни визжали.

Вобщем, не судьба соратников больше всего лишь волновала Покровского, а то, естественно, что будет с его именованием после смерти.

Если на верхушке академической исторической науки по-прежнему останутся С.Ф. Платонов, С.В. Бахрушин, Е.В. Тарле, Ю.В. Готье и остальные, то через несколько годов все совершенно забудут, кто таковой Покровский. (Так, кстати, сейчас и произошло: кто похвастается, что читал Покровского?) А вот если заранее пересажать и перестрелять старенькую профессуру, то на зачищенном поле академической рассказы останется одна приметная фигура для посмертного официозного почитания –он, Покровский.  

«Утаённые» архивы

И вот 21 октября 1929 года особенная правительственная комиссия во главе с Я.И. Фигатнером, направленная в Академию наук по доносам «покровцев», нашла в одной из комнат Библиотеки АН запечатанный пакет, в котором оказались подлинные экземпляры отречения от престола Николая II и его брата величавого князя Михаила. Никто их, естественно, не прятал: как передало их Временное правительство в АН, так они там и лежали. Кстати, оно много уже чего передало «для истории»: в частности, архивы политических партий, шифры жандармского управления, дела провокаторов и т.п. Вообще все, кому надо, об этих документах знали (в особенности Покровский, который вёл переговоры о передаче их в Центрархив РСФСР, им же возглавляемый), но, естественно, не кричали на каждом углу. А здесь вдруг оказалось, что чекисты их типо ищут уже 12 годов. Эта провокация была очевидно направлена против известного нашего историка Сергея Фёдоровича Платонова (1860–1933), в течение нескольких годов руководившего и Библиотекой АН, и Пушкинским Домом.

В Ленинград срочно прибыли «два Якова» – высокопоставленные чины ГПУ Я.Х. Петерс и Я.С. Агранов. 24 октября они и 3-ий Яков – Фигатнер – начали в малом конференц-зале АН в присутствии 2-ух стенографисток допросы академиков. «Я решительно готов не принять этого выражения: «сокрытие документов». Я решительно протестую. Академия наук не скрывала… Эти документы мы сберегли, и вы их получили», – заявил С.Ф. Платонов. Вобщем, чекисты не возражали, были обходительны и даже извинились за то, что «потревожили». В конце встречи Платонов спросил их: «Ведь вы так же, как я, не придаёте политического значения этим документам, а только историческое?» – и получил успокаивающий утвердительный ответ. В итоге пожали друг другу руки и, улыбаясь, расстались. Но берегись Агранова, улыбающегося на прощание! Фактически он в 1921 году так же обходительно улыбался здесь, в Питере, поэту Гумилёву и доктору Таганцеву, вскоре расстрелянным.

6 ноября 1929 года вице-президент АН А.Е. Ферсман написал «Докладную записку», в коей основным виновником сокрытия «важных политических документов» именовал именно Платонова, хотя он еще больше года не директорствовал в Библиотеке АН, а возглавил её в 1925-м, то существует после появления там «утаённых» архивных материалов. Сергею Фёдоровичу было предложено подать в отставку с постов академика-секретаря Отделения гуманитарных наук и члена Президиума АН, что он и сделал буквально через два дня. Но это ничего не изменило. В ночь на 12 января 1930 года Платонов был арестован коллективно со своей младшей дочерью Марией по подозрению «в интенсивной антисоветской деятельности и участии в контрреволюционной организации».

На допросах в ЛенГПУ Платонов был так же неосмотрительно откровенен, как и в 1926-м писатель Миша Булгаков в Московском ГПУ. В частности, историк заявил следователю А.А. Мосевичу: «Касаясь собственных политических убеждений, должен сознаться, что я монархист. Признавал династию и переболел душой, когда придворная клика содействовала падению бывшего царствующего Дома Романовых».

Но то, что в 1926-м сошло с рук Булгакову, не сошло в 1930-м Платонову.

От признания в монархизме вообще все и закрутилось. «Политически принципиальные архивы» были отложены в сторону. Какие здесь, в самом деле, архивы, если запахло «монархической организацией» в Ленинграде!

При этом в ЛенГПУ посчитали, что 69-летний Платонов должен быть не всего лишь главой этой организации, но и кандидатом в премьер-министры грядущего монархического правительства. И хотя следом за своим «признанием» Сергей Фёдорович добавил: «Клятвенно утверждаю, что к антиправительственной контрреволюционной организации не принадлежал и состава её не знаю, действиями её не управлял ни прямо, ни косвенно, средств ей не доставлял и для неё средств от иностранцев либо вообще из-за границы не получал. Считал бы для себя позором и тяжким злодеянием получать такие средства для междоусобия в родной стране» – это еще Мосевича не заинтересовывало.

Кстати, это был не 1-ый случай, когда следователь-провокатор изловил на слове простодушного академика. С.В. Сигрист писал: «Когда Мосевич спросил, как мог набожный Платонов пригласить управлять отделением Пушкинского Дома еврея Коплана, то получил ответ: «Какой он еврей: женат на дочери покойного академика Шахматова и величавым постом в церкви в стихаре читает на клиросе». После этого Коплан получил 5 лет концлагеря!».

Зачистка Академии

Пошли повальные аресты академических соратников С.Ф. Платонова, учеников и ближайших – в частности, взяли старшую дочь Нину. Посреди арестованных оказалась и ученица историка Наталья Сергеевна Горская-Штакельберг, кросотка, за которой ухаживал Сталин, будучи в ссылке в Курейке (она была дочкой его домохозяйки, учительницы Горской). «Мать смогла съездить в Москву и достигнуть приёма Сталиным, коий был в прекрасном настроении после победы на XVI партсъезде над правыми – Бухариным и другими. Он утешил мама: «Всё при вас устрою». Позвонил начальнику ОГПУ в Ленинград и отдал приказ сейчас же выпустить Н.С. Штакельберг и закончить следствие в её отношении, ибо Сталин за неё ручается» (С. Сигрист).

Но не всем так подфартило, как Н. Горской-Штакельберг… 1-ая серия приговоров была вынесена 10 февраля 1931 года «тройкой» ГПУ при Ленинградском военном окружении. Расстрел с заменой на 10 годов заключения получил П.В. Виттенбург, 10 годов лагерей – С.К. Богоявленский, В.А. Бутенко, П.Г. Васенко, Ф.А. Мартинсон, Ф.И. Покровский, М.Д. Приселков, Н.А. Пыпин, С.П. Розанов, С.И. Тхоржевский, М.А. Шангин, Э.Э. Шольц, Б.М. Энгельгардт и уже несколько человек. У других были сроки от 3 до 8 годов.

10 мая 1931 года последовали больше жестокие приговоры. Были расстреляны «участники военного заговора», бывшие гвардейские офицеры, занявшиеся после революции наукой: Ю.А. Вержбицкий, П.И. Зиссерман, В.Ф. Пузинский, П.А. Купреянов, А.С. Путилов. Остальные члены «военной секции» получили как минимум по 10 годов лагерей.

8 августа Коллегия ОГПУ вынесла приговор основным обвиняемым. Расстрелять либо посадить в лагерь настолько известных учёных вообще все же не отважились: они получили от 3 до 5 годов ссылки. Платонов был отправлен в Самару, Тарле – в Алма-Ату, Готье – в Самару, Любавский – в Уфу, Н. Лихачёв – в Астрахань, Рождественский – в Томск, Бахрушин – в Семипалатинск…

Интересно, что Покровский сам читал оригиналы допросов историков, а также лично сдавал в скрытый отдел ОГПУ вообще все приходившие к нему письма от репрессированных учёных с просьбами о помощи с припиской: «Так как эти письма смогут представлять интерес для ОГПУ, мне же они совсем не нужны, пересылаю их вам». Мол, может быть, что-нибудь уже найдёте, чтобы набросить им срок!  

Отрезвление

Но самое менторское, в том числе для ситуации, складывающейся у нас сейчас с гуманитарными науками, вышло после «зачистки» Академии наук. Сталин до поры до времени веровал «покровцам», что они и существует настоящие советские историки, коих «не пущают» в суровую науку историки антисоветские. Соответственно, когда их, в конце концов, ликующей, галдящей массой «запустили в закрома», он ожидал от них результата. Но здесь вышла заминка. Результата не могло быть в принципе.

И дело даже не в тривиальной бесталанности «покровцев». Будь они и 7 пядей во лбу, никакой полезности от них правительство всё равно не имело бы. Ибо, согласно основной исторической концепции их «гуру», у Русского государства не было рассказы, потому что и страны не было. А что же было? Ну, говоря современным языком, «экономические дела между хозяйствующими субъектами». А вообще все остальное придумали «продавшиеся царизму историки».

В настоящее время представьте, что вы читаете исторический труд, в котором каждое событие рассматривается через призму торжества формулы «товар-средства-товар» или «деньги-продукт-деньги». Помимо того, что читать это нормальному человеку нереально, где здесь аспект патриотизма? Хоть российского, хоть советского? Такие аспекты на свой, российский лад, хорошо понимали «платоновцы», да их разогнали, а «покровцы» не понимали никакого патриотизма, ибо «дед» их учил, что его не существует.

А меж тем на страну, лишившуюся вдруг истинной исторической науки, грозно и неумолимо надвигалась ИСТОРИЯ в виде новейшей мировой войны.

А, извините, если веровать, что всем верховодит принцип «товар-средства-товар», то, выходит, народу не так уж и принципиально, какой у него станет хозяин: интернационал-социалистический либо национал-социалистический. Это принципиально исключительно с точки зрения патриотизма.

Когда же Сталин, в конце концов, понял, что от нового «синклита историков» ему никакого патриотизма ожидать не приходится, даже русского, и что они, быстрее всего, вовсе и не историки, а экономисты, он рассвирепел. В какой-то жалости к жертвам ГПУ его заподозрить тяжело, но хозяином он был заботливым. Он не мог не спросить себя: а для чего были потрачены немалые силы и средства страны на «дело историков»? Чтоб нанести прямой вред этому самому государству, оказавшемуся благодаря «покровцам» без рассказы, без идеологии патриотизма, и высадить себе на шейку ораву горластых бездарей? Либо чтобы просто потакать неутолимой злости подлого, съедаемого раком человека?

После погибели Покровского в 1932 году начался «обратный отсчёт»: поначалу в виде критики взглядов «гуру», а позже и всей «школы», «упразднившей в сути историческую науку и преподавание рассказы в школе», как сказано в партийном постановлении 1936 года. А в книжке статей «Против исторической концепции М.Н. Покровского» (1939) было еще написано: «Так именуемая «школа Покровского» неслучайно оказалась базой для вредительства со стороны противников народа, разоблачённых органами НКВД, троцкистско-бухаринских наймитов фашизма, вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи вредных, антиленинских исторических концепций М.Н. Покровского» (А. Панкратова).

Вот так, из огня да в полымя! Сгинули в НКВД преемник Покровского Лукин, Ванаг, Горин, Зайдель, Рязанов, Томсинский, Фридлянд, Цвибак и остальные «покровцы», развязавшие «дело историков». Расстреляны «три Якова», давшие ему официальный ход – Агранов, Петерс и Фигатнер…

В 1937 году были переизданы «Очерки по рассказы Смуты в Московском государстве ХVI–XVII вв.» С.Ф. Платонова, а его учебник по российской истории, тоже переизданный, предназначался даже для школ партийных пропагандистов. Тогда же Президиум ЦИК СССР снял судимость с Е.В. Тарле, коий вскоре был восстановлен в звании академика. Потом историк трижды становился лауреатом Сталинской премии, был награждён 3-мя орденами Ленина и 2-мя – Трудового Красного Знамени. Сталинскую премию и орден Трудового Красноватого Знамени получил и С.В. Бахрушин, освобождённый из ссылки в 1933 году. Он воспитал таких узнаваемых историков, как Б.А. Рыбаков и М.Н. Тихомиров. В 1933 году возвратился в Москву Ю.В. Готье, в 1939-м его выбрали действительным членом АН СССР.

А вот С.Ф. Платонов не возвратился из куйбышевской ссылки: он погиб 10 января 1933 года. Та же судьба поняла Д.Н. Егорова (1931), С.В. Рождественского (1934), М.К. Любавского (1936), скончались в лагере В.А. Бутенко (1931) и А.Г. Вульфиус (1941)… Недешево стоило «дело историков» российской науке…

В середине 30-х годов правительство, конечно, частично «исправило» страшенную ошибку 1929–1930 гг. Но фактически можно посмотреть на это дело по другому.

Допустим, некий правитель-государь взял и стукнул сам себя державным скипетром по голове, поверив коварным докторам-придуркам, что так лечится головная боль. А позже, когда, естественно, стало уже больней и на лбу вздулась шишка, начал охаживать этим скипетром псевдолекарей…

А может быть, лучше бы с самого начала не экспериментировать со собственной головой? Глядишь, и медикам-провокаторам меньше бы досталось.

Государству стоит хлопотать о своей голове, а то у нас оно вообще все бережёт руки-ноги, бицепсы-трицепсы… А меж тем без головы стоимость этим бицепсам из железа маленькая. Девяносто первый год помните?

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показан

x

Популярные новости

Возможности микроскопа SZX7 в образовании и научных исследованиях

  Микроскопы являются одним из ключевых инструментов в науке и образовании. Они ...