Бес беспокаянства

Импeрaтoру выстрeлили прямo в лицo, снeся пoлoвину гoлoвы. Oпaснoсть для всeмирнoгo счaстья вeликиx княжoн — дeвушeк 22, 21, 19 и 17 лeт — оценивали так высоко, что каждой сделали контрольный выстрел в голову. Княжна Ольга была высочайшей и крепкой женщиной, и чтобы ее добить, ей сломали ребра штыками. Тела Величайшей княжны Марии и цесаревича Алексея сожгли. Остальным плеснули в лицо кислотой, чтоб обезобразить до неузнаваемости.

 

На данный момент будет публиковаться вообще все больше инфе о том страшенном преступлении, которое было совершено в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге. И с каждым новым документом, с каждой новейшей экспертизой станет всё больше проясняться картина той кровавой, беспощадной бойни, которую язык не поворачивается именовать казнью либо расстрелом. Цареубийства романтичными не бывают, но та гекатомба, которую устроили жрецы красноватого культа, подавляет фантазию собственной отвратительностью и зверством. Об этом принципиально помнить, так как магические, нравственные, историософские аспекты екатеринбургской катастрофы слишком нередко заслоняют от нас ее человечий и криминальный аспект. Изгаляющиеся апологеты убийц обожают повторять формулу: «убит был не правитель, а гражданин Романов», — отрыжка русского холуйского начальстволюбия, как как будто смерть рядового человека означает меньше, чем лица титулованного и чиновного. Потому давайте, правда, на секунду забудем, что был убит правитель Всероссийский, утверждения об отречении которого не имеют, естественно, никакой реальной юридической силы, что российский царь принял страдальческую кончину… Побеседуем о смерти «гражданина Романова». Старая супружеская чета была без суда и обвинения убита зверским методом вместе со своими детками — четырьмя девицами на выданье и прикованным к своим кроватям мальчиком-ребенком, — а также коллективно с близкими к семье ассистентами — доктором, поваром, горничной и камердинером. Даже в эру пресловутого 1937 года не бывало таких массированных семейных расправ. Из той эры это больше всего лишь напоминает кровавые массовые убийства, совершавшиеся бандеровцами и «лесными братьями». На данный момент такое общее убийство семьи поставило бы на уши федеральные телеканалы на несколько дней, глава Следственного комитета взял бы дело под личный контроль, а пресса месяцами бы дискуссировала все подробности. Таково было бы значение убийства «обычных граждан».

 

Так ли общество относится к убийству королевской семьи? Конечно есть, конечно, те, кто от всей души скорбит, для кого королевские дни — определенное время личной духовной сосредоточенности и скорби. Но если чтить наши интернеты, нереально не увидеть накрывающую с головой волну отходов вторичной интеллектуальной деятельности — глумление, насмешки, призывы «не поминать прошедшее» и одновременно обещания «повторить» (то конечно есть речь не о прошедшем, а о будущем — они смогут так опять)… И бесконечные самооправдания, самооправдания, самооправдания, как как будто, не признав справедливости цареубийства, эти люди не сумеют нормально жить. Сам поток этих самооправданий, излагаемых с наглостью опытнейшего урки, гласит о том, что совесть жжет и внутренне наше общество с этим злодеянием не примирилось… Но конечно есть те, кто весьма хотел бы примириться. Уничтожить царя, уничтожить его ребят и жить счастливо и покойно. Чего здесь только не произнесут: припомнят Ходынку, Кровавое воскресенье и Ленский расстрел, Цусиму и Танненберг, изгальнутся про Распутина, в стопервый раз запустят сталинистскую фальшивку про отстрел кошек, пойдет в ход даже повешенный в 1614 году отпрыск Марины Мнишек, только бы детоубийством ожесточенного XVII века оправдать убийц скатившегося к варварству века ХХ-го… Нередко спрашивают: для чего до бесконечности скатываться к покаянию за цареубийство? Нет ли здесь какого-то государственного мазохизма, унижающего российский народ на нашем бодром пути из эры велосипедов в эру гироскутеров? Волна издевательского безумия, поднимающегося при каждом упоминании сударя, показывает, что на самом деле мы ни каялись конечно еще ни разу. Ни на муниципальном уровне не прозвучало ясной юридической и политической оценки цареубийства, ни на людском уровне жестокосердые сердца от напоминаний о беспощадности и бессудности, о детоубийстве и контрольных выстрелах в девичьи черепа только распаляются на свежие глумления. Наше общество не мучается от лишнего покаяния, напротив, оно больно бравирующим бесноватым беспокаянством. Речь не о том, чтоб каяться за чужие грехи — за выстрелы Юровского, за кислоту Войкова, за интриги Шаи Голощекина, за черную волю Свердлова, Бронштейна и Ульянова… Речь о том, чтоб для начала покаяться хотя бы за себя, за издевательские словечки и фразочки, за бездумное и несведущее повторение той темной легенды, которую с конца XIX века сколачивала русская прогрессивная интеллигенция, чтоб сделать неминуемым этот кровавый конец, за выдумывание коварных и лживых фраз о том, что «зашедшую в тупик империю Романовых могли вывести на путь модернизации только лишь большевики». Царененавистничество — это тот тяжкий ментальный вирус, коий поражает фактически все слои нашего общества, не исключая даже духовенства, консерваторов, националистов и… даже иногда монархистов. И вот если пристально присмотреться к для себя, то практически всегда и во всяком человеке обнаружится эта тля. И если уж в этом не каяться, то в чем тогда каяться вообщем?

 

Представим для себя людей, кои, говоря о первородном грехе с ожесточением и яростью, гласили бы о том, что Адаму и Еве непременно следовало бы вкусить запрещенный плод, что змей гласил умные вещи и желал хорошего, а вот злой Господь несправедливо проклял прародителей. Такие люди, естественно, в небольшом количестве бывали, но во вообще все века на их смотрели странновато. В большинстве собственном, если мы хоть мало верим в догмат о первородном грехе, как исторический факт либо хотя бы как знак, мы бы желали, чтобы этого не случилось. А фактически Адам и Ева никого не уничтожили, не пробили никому черепа, не сожгли труп. Вообще все это, правда, сделал Каин, но его фан-клуб и совсем не широк. С цареубийством же другая история. Сотки тысяч и миллионы сетевых и реальных леммингов очень напористо настаивают в исторической необходимости и справедливости этого злодеяния. И это имеет собственные последствия. Политологи считают, что цивилизация созидается путем распространения сверху вниз приемуществ аристократии и первого из аристократов — монарха. Что ж, наш люд получил вообще все «привилегии» в полной мере. Мы позволили наговаривать на нашего царя, и грязь русофобских клевет ложится вообще все более густыми и пахнущими шматами. Мы позволили уничтожить своего царя без суда и следствия и мыкаемся, жалуясь на отсутствие в стране всякого правосудия, изумляемся беззаконным решениям и судейской коррупции, то конечно есть тому, чего при императоре Николае II не было и быть не могло. Мы разрешили убивать невинных девченок и мальчиков-инвалидов, поваров и горничных, а позже стали очевидцами того, как под бессудный расстрел в лагеря и ссылку пошла вся страна — и дамы, и дети, и полковники, и повара. Мы выпили и до сих пор пьем чашу, которую испил наш правитель и его малыши. И это возвращает нас к вопросам Ивана Карамазова. Никто так и не сумел ответить на вопрос: каким образом контрольный выстрел в голову Величайшей княжне Татьяне был нужен для пришествия счастья народов? И кстати, где оно, это счастье? Естественно, и наступи оно, оно не стоило бы той самой слезинки малыша. Но его как не было, так и нет. Дурачина, доверившийся дьяволу, платит два раза. Наше общество стоит на костях этих замученных ребят и стоит на болоте нравственного, экономического, общественного, национального распада и упрямо не желает связать эти два факта. А когда пробует выдумать какой-то «народный» рецепт наилучшей жизни, то это оказывается конечно еще один рецепт массового убийства: «Расстрелять!» «В лагеря!» «Уж был бы на данный момент Сталин, он бы ух!» Да только лишь всякий Сталин начинается с Юровского и горы детских трупов и ими же завершается. Было определенное время, когда тема покаяния в нашем обществе была захватана и изгваздана потомками цареубийц. Это они, размазывая липовую слезу по грязной щеке, добивались от российского народа каяться — каяться за «ввод войск в Чехословакию», и за «три миллиона доносов», и много за что конечно еще. И цареубийство вкупе с иными зверствами большевиков было вписано в «счет» к русскому народу, предъявляемый со стороны… потомков большевиков же. И с одной единственной целью — ограбить дочиста, унизить ниже нижнего низа, так, чтоб русские конечно уже никогда не встали. Такового рода покаянство перед чужими было безблагодатным и смертоносным. Сущность его была в подшивке «материала» на оправдание всех дальнейших подлостей в отношении российских. Но выросшая навстречу волна беспокаянства, демонстративного бравирования злодеяний или бессовестного их отрицания ничем не лучше. Мы не сможем выстроить Россию как родной дом российского народа на необольшевистском фундаменте — на оправдании коллективизации и геноцида российской деревни, на воинствующем безбожии и массовом истреблении верных христиан, на марксистском безумии и ликвидировании лучшей части государственной интеллигенции. И уж, естественно, Россию не выстроить на оправдании и возвеличивании цареубийства, на неприкосновенности Войкова и других вонючих имен на картах наших городов. Но нельзя достигнуть действительного покаяния, метанойи, то конечно есть изменения пути в обществе, если не покаяться в своем сердце, если не принять в него тепло любви к царственным страстотерпцам и не получить их ответной любви, изгоняющей из нашего сердца легион бесов революции.