«Исчез кефир, зато всегда есть водка»

Oткудa брaлoсь сoвeтскoe изoбилиe, в   кoтoрoe рoссиянe вeрят дo   сиx пoр

Oбрaз СССР, сложившийся в массовом сознании россиян, противоречив. Для одних это тоталитарное правительство, заставлявшее собственных граждан мучиться и жить в бедности. Для других Русский Союз — «потерянный рай», общество равенства и обилия. Причем такового мнения придерживаются многие спецпредставители старшего поколения, успевшие пожить во времена «развитого социализма». «Лента.ру» попробовала разобраться, почему наши сограждане и современники склонны романтизировать советскую обыденность.

Светлое прошедшее

«В СССР было вообще все! Мы жили в наилучшей в мире стране, нас уважали остальные государства, и мы поправлялись только качественными продуктами — не то, что на данный момент. А советская бытовая техника была самая надежная!» — такие тирады часто можно повстречать в интернете. Почаще всего их авторы родились после развала Русского Союза либо успели провести в нем max. первые годов   10 собственной жизни.

Райской жизни в СССР посвящены бессчетные паблики во «ВКонтакте». В их публикуются русские пропагандистские плакаты, фото радостных пролетариев, артистов и ученых. При этом идеализируется не только лишь фасад «развитого социализма», но и его обратная сторона. Люди радуются тому, что русские дети не носили памперсы (зато вообще все были здоровые и прочные!). Что кожаную куртку могли сшить из пары 10-ов боксерских перчаток, так как кожаные изделия были наибольшим дефицитом. Что поперечник советских папирос составлял 7,62 мм., и это типо позволяло вмиг перестроить их про-во под изготовка патронов для фронта… Вообще все это у постсоветских подписчиков таких пабликов вызывает умиление и гордость за «преданную» страну.

И они не одиноки в собственном обожании СССР. Старшее поколение часто тоже склонно идеализировать советскую жизнь. Социолог Андрей Возьмитель в экспресс-интервью «Ленте.ру» так обрисовывает свои впечатления о русской действительности:

 

— Ранее был обоснованный патернализм, люд мог рассчитывать на вообще все. Говорят, что у нас были перебои со снабжением продуктами питания, но я, во-первых, скажу, что перебои эти были во многом искусственными, а во-вторых, были публичные организации (комсомол, партия, профсоюзы). Я ездил по иным регионам в то определенное время, и ситуация была приблизительно одинаковая. Продукты распределялись буквально через эти публичные организации. Невзирая на недостаток в магазинах, холодильники были полны, в том числе и икрой, и иными деликатесами. Вообще все было. Я тоже стоял в очередях, но получал высококачественную спец.продукцию. Сейчас хают русские продукты, а это ошибочно. Дай господь, чтобы современные продукты выполнялись по тем высочайшим стандартам. Это были наивкуснейшие, качественные продукты, их ели с наслаждением.

Возьмитель ведает, какие примечательные в СССР были рестораны, где абсолютно каждый труженик мог поесть в обеденный перерыв; какими высококультурными были люди — и в том награда домов культуры; даже о том, как русские люди возили в Чехословакию… миногу! Для чего? Помогали братской стране совладать с дефицитом.

Конечно можно понять такие речи старого человека, всю жизнь прожившего в хороший квартире на Кутузовском проспекте, вправду качественно питавшегося и отлично проводившего определенное время (к тому же он был молод и полон сил). Но со слезами на очах СССР вспоминают и те, кто часто не мог достать не только лишь дефицит, но и продукты первой необходимости.

Дневники Дедкова

Большую часть собственной жизни костромской писатель Игорь Дедков вел ежедневник. С 1950-х годов он записывал то, как усугубляется ситуация с доступностью товаров и других потребительских продуктов в своем городке. В 1992-м он свел собственные записи в книжку, однако не успел ее опубликовать, погиб в 1994 году. Его зарисовки русской жизни позволяют узреть социалистический быт очами очевидца.

1976 год. Мяса в городке нет, его продают по талонам, кои раздают в домуправлениях. Трудовые коллективы получают по 1 килограмму на работника, но в магазинах отрешаются его нарубать — одному из служащих просто дают тушу и молвят: «Рубите сами!» Некие отказываются, остальные соглашаются.

1977 год. Канун Денька Октябрьской социалистической революции. В магазинах нет туалетного мыла и конфет. Мяса, колбасы и сала нет очень давно — никто и не удивляется. Конечно можно купить на рынке, но втридорога. Кофе нет, конечно есть кофейный напиток из ячменя. Пить конечно можно, но эффекта никакого. В конторах собирают с всякого по 7-8 рублей на празднование Революции. Сам лицезрел, как в отделе комплектования областной библиотеки посреди стоп новейших книг на полу лежали грудами куры и стоял густой запах. Вообще все ходили и похихикивали. Такая пора: вообще все ходят и похихикивают… На областном собрании физкультурного актива молвят, что местные штангисты не смогут поддерживать подабающий режим питания, а означает, и хороших результатов от их ждать не стоит.

1978 год. В городке нет масла. Из центра приходят долгие разнарядки, по которым служащих различных учреждений посылают работать в совхозы и колхозы. В Кострому свозят азербайджанцев-мелиораторов, для их спешно строят новейший 60-квартирный дом. Те требуют предоставить им «барашков» и удивляются, что в городке нет мяса. Единственный из грузин, разговорившись с Аней, произнес: «У вас тут нет преимущества. У вас нет того и другого, а вы делаете вид, что так и должно быть, что вообще все в порядке. У вас нет достоинства», — повторил он и, уходя, произнес: «Подумайте об этом». В Москву перед Новейшим годом прибывают люди из всех близлежащих городов за продуктами, но и в столице ощущаются перебои со снабжением. На новейшей станции метро «Свиблово» конечно есть изображения городов Золотого кольца. Москвичи шутят, что это городка, которые питаются от столицы.

1979 год. Абсолютно каждая сотрудница костромской библиотеки в этом году успела по последней мере 30 раз съездить на сельхозработы — ранее такого не было. Люди удивляются, и никто не понимает, когда эти поездки завершатся.

1980 год. Пучок редиски стоит на рынке 50 копеек, а яблоки — четыре рубля. Селедки нет, в близлежащих поселках нет спичек, масла, крахмала и практически исчез кефир. Зато всегда конечно есть водка.

1981 год. На встрече творческой интеллигенции с городскими властями дама задала вопросец: доколе в Костроме станет продаваться молоко с пониженной жирностью? Ей ответили, что всегда. Исключения делаются только для широких городов.

1982 год. В Москве продают ковры. У магазина стоял грузовик, на котором стоял мужик, выкрикивая номера, стоящих в очереди. Конечно можно было бы поразмыслить, что это революция либо митинг. Столько страсти и благородного интереса в том мужчине на грузовике!

Хлеб либо зрелища

Вот так жил провинциальный город при «развитом социализме». Вещественные блага схожим городам доставались в крайнюю очередь (а почаще и вовсе не доставались).

Противоречия в системе снабжения появлялись из-за двоякой позиции русской власти: с одной стороны, она призывала биться с мещанством и «вещизмом», с другой, гласила о необходимости обеспечения людей всем нужным.

В брежневские времена эти противоречия в особенности обострились. Пропаганда продолжала говорить о «светлом будущем», но даже партийные фавориты в него конечно уже не верили. Индустрия и импорт развивались, цены на нефть росли, но плановая ОС хозяйства не позволяла удовлетворять возрастающий спрос населения. В итоге самое насущное гражданам приходилось «доставать», стоя в больших очередях и прибегая к различным ухищрениям.

Сделать лучше положение была призвана ОС продовольственных заказов, введенная в конце 1960-х годов, когда предприятия перевели на хозрасчет. Их руководители столкнулись с неувязкой нехватки рабочей силы — а как конечно еще привлекать кадры, не поощряя их? Вот и поощряли продзаказами. Горизонтальные связи меж предприятиями, колхозами, магазинами и овощебазами позволяли пичкать сотрудников недостатком (впрочем, его не всегда хватало на всех, что порождало так именуемый дефицит второго уровня, борьбу за заказы посреди работников 1-го предприятия).

Казалось бы, такая ОС должна была восприниматься людьми как очень унизительная. Но исследование, проведенное антропологом Анной Кушковой, свидетельствует, что заказы рассматривались не как подачка, а как преимущество, да и то, как их получали, в мемуарах очевидцев не смотрится как нечто зазорное. Они молвят, что ОС была для их удобна, а очереди воспринимают как нечто само собою разумеющееся, как и недостаток сам по себе. Вот что гласит один из информантов Кушковой:

«Власть хлопотала о своих трудящихся, чтобы их хоть как-то поощрить, ну, вправду, чтоб не носиться за баночкой горошка (…). Майонез, горошек — это вообще все было в недостатке, (…) к каждому магазину кто-то был прикреплен. Ну, вот данный институт, вот данный завод и так дальше. (…) Вообще все-таки тогда более человечное было отношение к людям, чем сегодня».

В очах этого человека правительство не только лишь ничего не забирало у него, но и наоборот, думало о его благосостоянии. Остальные участники исследования молвят, что для их, представителей поколения, пережившего войну либо взрослевшего в послевоенные годы, недостаток был чем-то само собою разумеющимся.

 

Получение заказов вызывало у их исключительно положительные эмоции. Даже когда на всех продуктов не хватало и их приходилось разыгрывать меж сотрудниками. Да и вообщем, по признанию 1-го из информантов, «люди этим жили, это был задор, они с таким удовольствием несли эти наборы домой — то конечно есть как добытчики». Таким образом, эта практика удовлетворяла запрос, сформированный конечно еще в Древнем Риме: хлеба и зрелищ, хотя хлеб доставался не всегда.

Искренность и непосредственность

Видимо, конкретно эти заказы с недостатком прежде вообще всего вспоминаются представителям старшего поколения, ностальгирующим по «советскому изобилию». Конкретно они позволяют им гласить, что в те времена правительство «заботилось о людях».

Заказы с недостатком к тому же были совершенно деполитизированы. Как вспоминает единственный из членов исследования Кушковой, эту систему никому не приходило в голову сопоставлять с «процветающей плановой экономикой развитого социализма». А если и сопоставляли, то это никогда не касалось того определенного заказа, коий достался вчера. То же самое правильно и для других практик русской повседневности, оставшихся в ОЗУ людей с тех времен: пошив курток из боксерских перчаток, «здоровое» детство без памперсов…

Как пишет в собственной книге «Это было навечно, пока не кончилось» антрополог Алексей Юрчак, «значительное число русских граждан в доперестроечные годы принимало многие реалии ежедневной социалистической жизни (образование, работу, дружбу, круг знакомых, второстепенность вещественных благ, заботу о будущем и других людях, бескорыстие, равенство) как серьезные и реальные ценности русской жизни».

Юрчак отмечает, что на данный момент бывшие люди СССР тоскуют не по гос. системе, не по идейным ритуалам, а конкретно по этим серьезным смыслам людского существования. Он приводит слова 1-го философа, коий говорил ему, что нехорошие стороны той реальности были связаны с «реальностью людского счастья (…), комфорта и благополучия той жизни, в коей наряду со страхом были гостеприимство, успехи и порядок, облагораживание общего пространства».

Антрополог также цитирует 1-го ленинградского художника, коий «неожиданно ощутил, что коллективно с тем политическим строем из его жизни пропало и что-то другое, более личное, незапятнанное, исполненное надежды, «пафоса искренности и непосредственности»».

С другой стороны, люди, ностальгирующие по таким обычным вещам, очень давно уже запамятовали, что представляла собою коммунистическая идеология. Это и логично, поскольку обыденность была параллельна гос. пропаганде. Плакаты и фото, с которых на зрителя глядят прочные рабочие, улыбающиеся доярки и румяные малыши, сейчас служат только деидеологизированными артефактами того времени, доказательством того, что оно было и в нем вроде бы вообще все было отлично.