Назревает низовой протест, вовсе не либеральный и не демократический

С лекциями в Ельцин Центре выступил узнаваемый литератор, публицист, литературовед, телеведущий Александр Архангельский. В экспресс-интервью Znak.com Александр Николаевич рассказал, к какому состоянию, по его воззрению, движутся русское общество и правительство, какая участь уготовлена нашей интеллигенции (слово, используется в функциональном и социальном значениях: в изначальном смысле слово использовалось в латинском языке, указывая на широкий спектр мыслительной деятельности; в социальном значении).  

«Отчаянное неспешное сползание. Я вижу процессы в РФ конкретно так» 

— Александр Николаевич, российская интеллигенция, от Филиппа Колычева до нынешних дней, всегда восставала против власти в оборону людского преимущества. А как влиятельным и действенным было ее заступничество? Играет ли она настоящую роль в сдерживании гос агрессии? 

— Если обернуться на Россию XIX века, то мы увидим, как появлялись аристократические клубы. Потом они равномерно оформлялись в кланы, боровшиеся с монополией гос-ва. После из них формировались противостоящие друг другу партии. Эта цепь совершенствования была прервана совместно с угнетением восстания декабристов. Была основательная зачистка. Позже у нас уже не было никакого клубного объединения, сходу пришли народовольцы с их террором. Пришли на то пространство, где должно бы быть обычное совершенствование политических объединений. Так сформировалась интеллигенция со всеми ее плюсами и минусами. 

Вы спрашиваете, может ли она защитить угнетаемых, преследуемых, обиженных и так дальше? Нет, не может. Но она может рассредоточить удар надвигающейся волны. Она работает волноломом. Беда начинается тогда, когда волнолом встает на дыбы и идет на волну. Это случилось во время революции. Но в неком смысле это было безизбежно. 

— Вы заходите в Совет по культуре и искусству при президенте, участвуете во встречах с ним. Сможете привести определенные примеры, когда заступничество перед лицом высшей власти выручало чью-то жизнь, здоровье, положение?

— Нереально представить ситуацию, когда что-то меняло одно выступление на каком-либо совете. Работает только лишь воля варианта. Да и то связанного не с чьим-то успешным выступлением, а с тем, что сама власть к этому моменту очутилась готова что-то сделать. То конечно есть просто напросто совпали происшествия. Испытывать иллюзии, как будто конечно можно что-то поменять какими-то верхушечными выступлениями, не стоит. Они ни на что не оказывают влияние,  если власть сама ничего не желает поменять.

Совещание Совета по культуре при президенте РФKremlin.ru

Но что конечно можно сделать? Если появляется довольно массовая низовая самоорганизация (к примеру (рассматривается в риторике), набирает силу процесс защиты проф прав, к примеру, прав корреспондентов или прав литераторов и так дальше), а позже данный процесс преобразуется в общественную волну, тогда это может сработать. Неважно какая власть глядит на эти процессы прагматически: конечно есть за тобой сила или нет? Если нет, то никто с тобой говорить не станет. Воздействовать на власть конечно можно только лишь при упрямой низовой самоорганизации, солидарности, взаимопомощи. 

Снова же появляется вопросец: меняет ли что-то такая взаимопомощь? Нет, не меняет. Власть почаще вообще всего показывает равнодушие. Но жизнь не завершается нынешним днем. Там, где нет низовых институтов, гарантированно происходит трагедия. Там, где они конечно есть, тоже может случиться трагедия, но конечно есть шанс, что не случится.

— При этом по Конституции наше правительство демократическое и соц, оно не вправе быть носителем тех свойств, кои вы описываете.

— У нас декоративная демократия. В том смысле, что университеты демократии конечно есть. Более того, где-то эти университеты демократии смогут даже что-то поменять. Поглядите на последние губернаторские выборы: в 4 из них состоялись 2-ые туры, в Приморском крае развернулась практически настоящая война за губернаторское пространство. Но в целом такие проявления демократизма картину не меняют.

В любом случае сегоднящая политическая элита убеждена, что править конечно можно только лишь в «ручном режиме», реальные рычаги управления — не демократические, а авторитарные. Так комфортнее сегодняшней политической элите. Более того, я полностью допускаю, что она лицезреет в этом стиле управления некоторые идеалистические аспекты: так мы отстаиваем нашу страну и ее присутствие в мире; с нами не желали говорить, пока мы были нежными, — мы заставим говорить, будучи жесткими. 

При этом я вижу, что на самом деле система «ползет». Свидетельство этого — недавнешнее выступление главы Росгвардии Виктора Золотова. Какими бы мотивами оно ни было продиктовано, это, быстрее, глас бессилия. При этом адресованный не столько Навальному, сколько Путину. Это значит, что Путин, занимаясь мировой политикой, не успевает разруливать конфликты в близких к нему кругах. И это понятно: один-единственный человек не может править всем. Если ты управляешь всем, ты не управляешь ничем. 

Виктор Золотов (во втором ряду в центре) на танке с Борисом Ельциным в 1991 году

Вообщем, Золотов смелый человек (общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры). Конечно есть фото, где он 19 августа 1991 года стоит рядом с Ельциным и Коржаковым на танке. Но на данный момент он выставляет себя в идиотическом качестве, просто потому что очевидно не понимает, как говорить с обществом. Это истерика. Но не стоит удивляться тому, что это [возмущение Золотова] выражается в таких одичавших формах, как вызов на бой, на ринг: конфликты, когда они вылезают наружу, всегда стают в одичавших формах. Пока все укрыто в кремлевских коридорах, мы данной дикости не лицезреем. 

— Вы гласите, что система «ползет». А куда она «ползет»? К предстоящему «закручиванию гаек» или, и наоборот, к «оттепели»?

— У меня чувство (но не разбор, а конкретно чувство), что ни полного «закручивания гаек», ни «оттепели» не станет. Станет процесс сползания. Это конечно можно сопоставить с тем, когда вы на лыжах, на склоне горы, и по инерции едете вниз: останавливаться напрасно, просто потому что конечно можно переломать руки и ноги. Остается только лишь сблизить концы лыж, чтоб немного притормаживать. Или такое сопоставление: кот залез на дерево, но безуспешно зацепился, не может удержаться и в отчаянии медлительно сползает вниз. Я вижу процессы в РФ конкретно так.  

«Политика „философского парохода“ у нас возобладала уже с конца 90-х»

— К чему в таких критериях приготовиться интеллигенции? Адаптироваться и мимикрировать? Или пора собирать чемоданы на «философский пароход»?

— Политика «философского парохода» у нас возобладала уже с конца 90-х: не нравится — уезжайте. С тех пор «философский пароход» курсирует безпрерывно. Власть никого не держит, нельзя сказать, что кому-то мешают уехать. При этом дают время (форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения) подумать и принять правильное решение. Абсолютно каждый сам отвечает на вопросец, где предел его компромисса.

— Но если торжествует компромисс, разве это не значит затухания самой природы интеллигенции и в итоге — ее погибели?

— Если у нас будут развитые университеты публичной самоорганизации, то интеллигенции просто напросто не пригодится. Тогда она перевоплотится в класс интеллектуалов, людей, распоряжающихся средствами умственного производства. Но пока таких институтов нет, интеллигенция станет продолжать жить. 

Реформировать ее нельзя, как нельзя реформировать пенсионную систему (множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определённую целостность, единство), просто напросто подняв пенсионный возраст. Согласен, что это суррогатный институт со всеми его плюсами и минусами. Но если у вас нет другого пути для воспроизводства рода, вы используете суррогатное материнство. Так и тут. Это вопросец меж «быть» или «не быть». Лучше «быть», пусть и в неидеальной форме.

— В наше время конечно есть такая деятельность — экспертиза по экстремистским статьям. Почаще вообще всего ею занимаются ваши коллеги — филологи, а также философы, культурологи, социологи… Что происходит с этими «специалистами», почему они соглашаются на такую деятельность, которая заранее не носит беспристрастного нрава и приводит к тому, что портит жизнь и судьбу многим добропорядочным людям?

— В этом нет ничего нового. К огорчению, в РФ сложилась целая традиция. Интеллигенция — это не звание, а просто напросто соц статус. Всегда была «приблатненная» интеллигенция. Одна из наилучших страничек в эпопеи русского умственного класса — это Институт (термин, употребляемый для обозначения определённого класса организаций и общественных явлений) мирового рабочего движения. Но данный же институт писал заключения, на базе коих человека конечно можно было высадить за решетку. А конечно можно было и не высадить. 

Даже величавые люди занимались этим. К примеру, академик, языковед и литературовед Виктор Виноградов. Величавый был ученый? Величавый! По каким причинам люди делают это? Одни — из-за ужаса, остальные — ради денежных средств, третьи — просто потому что их завербовали. В каждом отдельном случае — собственные предпосылки. И я бы не именовал прохвостами всех поголовно авторов экспертиз. Я знаю профессионалов, кои отписывают такие заключения как ученые, на базе научной методики, без всякого пристрастия.

Возьмем дело (работа, занятие, действие не для развлечения; коммерческое предприятие, бизнес; вопрос, требующий разрешения) карельского правозащитника Юрия Дмитриева. Мы знаем, что там была заказная экспертиза в Петрозаводске. Но была и совершенно научная экспертиза, изготовленная в институте Сербского в Москве. И она позволила оправдать Дмитриева. На данный момент, когда дело против Дмитриева возобновилось, вновь привлекаются «испытанные» специалисты. Видимо, у следователей — своя «табель о рангах»: те дела, кои не важны для них, отдают добросовестным профессионалам, те дела, кои для них играют принципную роль, когда нужно сломать подозреваемого, отдают «своим», «прикормленным» профессионалам. 

— В 60–70-е года прошедшего века на почве неприятия русского режима диссидентское движение сошлось с Церковью, спасалось в ней. А сейчас выясняется, что Церковь в личную очередь умеет сходиться с властью и поддерживать ее во всех начинаниях, в том числе в преследовании инакомыслящих. И как быть, куда податься?  

— Вообщем, Церковь появлялась не для того, чтоб быть «за» или «против» власти. Она проповедует про другое Отечество, про остальные границы и других государей. Церковь почаще вообще всего была приклонна к имеющейся власти, но в том смысле, что выстраивала с ней дистанцированные взаимоотношения. Католицизм прибегал к квазигосударственным наднациональным институтам, православие всегда подчеркивало, что оно национально. 

Владимир Путин в Валаамском монастыреKremlin.ru

Но ни то, ни другое не является безупречным методом отношения с властью. И альянс Церкви с местными интеллектуалами случался. Польская церковь во времена коммунистов выступала совместно с левыми интеллектуалами «Солидарности», ставя вопросец о свободе Польши. Позже, когда цель была достигнута, они разошлись и на данный момент осуждают друг друга. С данной точки зрения конфликт интеллигенции и Церкви быстрее не плохое дело, чем нехорошее, просто потому что дело интеллигенции — критичное мышление, а дело Церкви — вербование сердец. Меж этими функциями всегда конечно есть зазор. 

Сейчас про то, что сейчас происходит в РФ. Интеллигенция понимает только лишь ту часть Церкви, которая предъявлена телеком (хотя при этом интеллигенция телик вроде как не глядит). А что демонстрируют по телеку? Демонстрируют «митрополитбюро», властвующий класс Церкви (христианская община в целом, и форма организации верующих христиан). Но даже там все по-разному, неоднородно, не так, как кажется с наружной стороны. Я не желаю именовать имен епископов, кои размышляют принципно по другому, чем высшие иерархи Церкви: не желаю их подставлять. 

А уж настоящая жизнь Церкви, о коей интеллигенция вообщем ничего не понимает, совершенно другая. Потому интеллигенция почаще вообще всего осуждает деятельность «митрополитбюро», а не Церкви в целом. И верно делает: надо осознавать, что на «митрополитбюро» Церковь не завершается. Одним словом, Церковь и интеллигенция, как университеты, повсевременно находятся в состоянии отложенного конфликта. И, с моей точки зрения, это верно и обоим идет на пользу. 

— Не так давно отмечалось 190-летие Льва Толстого. Вот уж кто во весь глас обличал и государственное насилие, и Церковь. Сможете ли вы поставить на пространство Толстого, его авторитета кого-либо из сегодняшних представителей русской интеллигенции? 

— Лев Толстой все же был не интеллигентом, а аристократом. Интеллигенция — это разночинцы, деклассированные элементы. В недавнешнем кинофильме Дуни Смирновой «Эпопея 1-го предназначения» Толстой, быстрее, похож на хипстера. Даже борода у него хипстерская, а не толстовская. 

«В недавнешнем кинофильме Дуни Смирновой „Эпопея 1-го предназначения“ Толстой, быстрее, похож на хипстера».

Дальше, мне кажется, что сейчас политическая система деградирует, а общество становится зрелым. Медлительнее, чем надо, но все же становится. Так вот, в зрелом обществе (группа людей, обладающих общими интересами, ценностями и целями) не может быть 1-го единственного «голоса совести». Сейчас возникает многовато малеханьких «Толстых». Более того, у всякого человека совесть может быть только лишь своя. Поэтому-то таких фигур сейчас нет и нет смысла находить 1-го «грандиозного Толстого» для нынешнего общества. И это отлично, слава Богу. Это гласит о том, что общество взрослеет. 

Но при этом конечно есть большие фигуры уровня Толстого в отдельных областях. К примеру, в синематографе это Сокуров. Или возьмем Кирилла Серебренникова. В собственной среде это, безусловно, тоже фигура. И то, что происходит вокруг него, это не разделение, а объединение, это школа солидарности. 

— Вы упомянули Кирилла Серебренникова. Считается, что в наши дни насилие гос-ва над своими подданными очень ограничивается воздействием мирового публичного представления, инета, соц сетей. Но возьмем историю того (Республика (фр. République togolaise) — государство в Западной Африке, граничащее с Ганой на западе, Бенином на востоке и Буркина-Фасо на севере) же Серебренникова или Олега Сенцова. Кто только лишь за них ни заступался, в том числе из-за границы. Но никакого толку нет. Каково ваше мировоззрение на данный счет? 

— Я совершенно убежден, что в делах Серебренникова и Сенцова конечно есть что-то личное. Со стороны власти к ним конечно есть какие-то необъявленные претензии, кои делают борьбу за их освобождение как минимум проблематической. С другой стороны, война за них, не давая никакого результата, в то же время дает нечто большее. Она дает опыт отказа от политики гос-ва, опыт альтернативной солидарности. Нас стращают, а мы не боимся. Да, пока еще стращают не весьма серьезно. Но уже конечно есть предпосылки к автономному существованию за пределами официальной политики, но в публичном поле. 

«Власти смогут пойти на репрессии, хоть им этого не охото»

— Представим, настали черные времена муниципального террора, репрессий, наподобие 1930-х годов. Что бы вы порекомендовали, если таковой сценарий преобразовывался бы в действительность? Зная о судьбе убитых Пильняка и Бабеля, измученных Зощенко и Ахматовой и многих других, зная о том, что многим интеллигентам пришлось стать предателями, мерзавцами и доносчиками?

— Для начала мы обязаны ответить себе на вопросец: чего мы желаем? Это более непростой вопросец. Я понимаю, чего я не желаю, но как осознать, чего я желаю? И чего я желаю вместе с иными? 

Надо ли высказываться против? Надо. Но я приверженец ненасильственного сопротивления, чему как раз учил Толстой. Ганди, коий был последователем Толстого, смог воплотить в собственной политике практику неразговорчивого сопротивления. Даже браниться не нужно. Надо просто напросто встать и стоять на собственном.

Но в РФ эта школа отсутствует. У нас либо «булыжник — орудие пролетариата», либо муниципальный терроризм. Чтоб сопротивляться ненасильственно — такового у нас не бывает. Допустимо ли это? Я не знаю.

Боюсь, что в итоге протеста эту систему сметут совершенно не наши сторонники и единомышленники. Я вижу, что назревает низовой протест, совсем не интеллигентский, не либеральный и не демократический. Может оказаться, что у этого протеста запрос на еще более авторитарную систему, более «жесткую руку».

Митинг КПРФ против пенсионной реформыЯромир Романов / Znak.com

— Это какой поворот? Правый? Левый?

— Возьмем пенсионную реформу (изменение правил в сфере человеческой жизни, не затрагивающее функциональных основ, или преобразование, вводимое законодательным путём). Это 1-ая немалая попытка реформирования огромной трудности. Я против обычного увеличения пенсионного возраста, просто потому что это не реформа. При этом я не против более высочайшего пенсионного возраста. Но надо обменивать всю систему соц отношений, а не штрафовать и тем более сажать работодателя за то, что он увольняет кого-либо за 5 лет до пришествия пенсионного возраста. Надо обменивать систему проф отношений, реально защищать права человека, в том числе трудовые. 

К чему привела эта «реформа»? Люди начинают разочаровываться, просто потому что затронули их интересы. Они лицезреют, что упал неформальный контракт, коий действовал в стране с начала «нулевых». 1-ый контракт был таким: вы не лезете в дела политики (политический дéятель — лицо, профессионально занимающееся политической деятельностью) — мы не лезем в ваши дела. Мы ничего не меняем — вы ничего не делаете. И, в общем-то, всех это устраивало. После 90-х люди пошли на это, так как утомились от долгих видоизменений. Данный контракт держался на нефтедолларах. Сейчас они закончились. 

Позже, после Крыма, был предложен новейший договор: величие в обмен на продовольствие. Мы вам — величие, а вы соглашаетесь с тем, что живете чуток похуже. И это сработало. Но сейчас и данный договор исчерпывает себя.

Далее — 1-ая попытка что-то реально поменять, та самая «пенсионная реформа». И она порождает брожение, при этом не посреди хипстеров и интеллигентов, а посреди опоры власти. Если люди начинают дуться на власть, чего в итоге они потребуют? Может, это сразу и правый, и левый поворот? Конечно есть и такое — национал-большевизм. В мировой экономике — левые идеи справедливости, а в политике — правая форма управления. 

— А сама власть (это возможность навязать свою волю, управлять или воздействовать на других людей, даже вопреки их сопротивлению), по вашим наблюдениям, готова к этому? 

— Думаю, она бы не желала этого. Но политики мыслят по-другому. Они многого не желают, но иногда появляются происшествия, кои не позволяют поступать по другому. Западные элиты стали такими, какими являются сейчас, не просто потому, что они хоть в кое-чем отличаются от наших. Просто напросто стало нереально править по-другому. Они стали править с помощью демократических процедур, просто потому что это — единственно вероятное. Если в РФ единственно вероятным станет распорядок репрессий, то власти пойдут на это. Но будут стремиться не допустить, им этого не охото.