«Российская Федерация возвратилась либо к языческим римским временам, либо к ордынским»

Фото, облетевшее мир: священники, уверенно шагающие во главе колонны демонстрантов в Армении. Последние анонсы из РФ: общественники попросили патриарха Кирилла распорядиться о написании «Путинской иконы Богоматери» с изображением русского президента; в Коломне милиция скрутила священника, коий в одиночку пробовал перегородить дорогу мусорной фуре. «Русская византийщина», — обычно прокомментируем мы. Доктор Андрей Десницкий опровергает: исторически сложившиеся взаимоотношения Русского страны и Церкви, напротив, попирают византийскую традицию, коей нам как раз и не хватает, и всходят быстрее к Старому Риму и Орде. Предлагаем вашему вниманию основное содержание лекции Андрея Десницкого в Ельцин Центре.

«Весьма хорошая модель — византийская симфония властей»

Сейчас идет спор, какими у нас обязаны быть взаимоотношения меж страной и религией. На данный момент мы в полном недопонимании ориентиров. Одна точка зрения — правительство должно быть атеистическим. Другая — оно должно быть клерикальным. Или оно должно быть светским, как полагается по Конституции. Но что означает светским? Для кого-либо светское тождественно атеистическому, а религиозность — чисто личное дело, которое не надо выносить на публику. Для других светскость близка к клерикальности: никто не принуждает ходить в церковь, но, уж будьте добры, прослушайте лекцию о духовных основах нашего общества и заполните анкету — как вы соответствуете этим основам.

Подозреваю, что в близком будущем нас ожидает достаточно клерикальное правительство, а позже маятник качнется и оно станет достаточно атеистическим. Лично мне, скажу честно, не нравится ни то ни другое. Я за Конституцию, за принцип светского страны. Но мне кажется, что для РФ весьма хорошая модель — симфония [гос и религиозной власти] в византийском осознании. «Симфония» с греческого означает «согласие»: конечно есть правительство, конечно есть Церковь, одно начало хлопочет о телесном, другое — о духовном, и они согласуются.

Свящ. Игорь Палкин / Пресс-служба Патриарха Столичного и всея Руси

Концепция симфонии властей подразумевала весьма серьезную обмолвку: до тех пор пока они ведут себя отлично и делают свое назначение. Но когда они перестают это делать, на каждую из сторон возлагаются обязательства по вразумлению отступившей стороны. Потому на практике в Византии взаимоотношения Церкви и муниципальных структур были не просто напросто напряженными, а весьма жаркими и агрессивными. Преподобный Феодор Студит писал императору Льву V в IX веке: «Именно тебе, правитель, вручены политическое правительство (одноимённом сериале см. статью Правительство (телесериал)) и армия. Блюди их и оставь Церковь ее пастырям и учителям, как заповедал Апостол». Можем мы сейчас представить схожий диалог епархиального архиерея и губернатора? «Оставь Церковь нам, не вмешивайся».

И это не единичная эпопея. В византийской эпопеи (обширное повествование в стихах или прозе о выдающихся национально-исторических событиях.В переносном смысле: сложная, продолжительная история чего-либо, включающая ряд крупных событий) конечно есть примеры, когда император-иконоборец (был период, когда там сражались с иконами) идет на рождественское богослужение в собор святой Софии — и перед ним захлопывают дверь, не пускают, или когда патриарх просит от правителя покаяния за то, что он зашел на престол путем дворцового переворота. Конечно можно себе представить, что в Петербурге XVIII века, когда дворцовые перевороты проходили единственный за иным, перед монаршей особенной захлопываются двери собора и от нее требуют покаяния.

Самая популярная эпопея — архиепископа константинопольского Иоанна Златоуста, коий был выслан в ссылку за то, что обращался с проповедями против императрицы и — косвенно — правителя (Иоанн встал на оборону вдовы и детей некоего вельможи, которым, по распоряжению императрицы, угрожала конфискация принадлежности. — Ред.). Конечно можно представить, чтоб сейчас епархиальный архиерей, выступая в собственном кафедральном соборе, крушил губернаторскую чету и бросал ей в лицо жесткое обвинение?

«Ничего византийского тут нет, осталась только лишь оболочка»

В этом смысле Российская Федерация не Византия, и достаточно очень давно. Вспомним историю отношений Ивана Сурового и [митрополита Столичного и всея Руси] Филиппа Колычева (за обличение опричного террора митрополит был лишен сана и по приказу царя задушен Малютой Скуратовым. — Ред.). Об этом — красивый кинофильм [Павла Лунгина] «Правитель». Линию подчинения церковных структур государству продолжил Петр I (упразднивший патриаршество и учредивший Синод по управлению церковными делами во главе с бюрократом, обер-прокурором. — Ред.). Высшая точка — правление Павла I.

Кадр из кинофильма «Правитель», реж. Павел Лунгин

Как смотрелась коронация правителя в Византийской империи? Это непростой ритуал, в котором правитель становился как бы иконой Христа, но как человек оставался смертным. Во определенное время грандиозной церемонии перед царем шел человек, коий держал мешочек с землей (третья по удалённости от Солнца планета Солнечной системы) и гласил: помни, что уйдешь в землю. То конечно есть: как личность ты таковой же, как абсолютно любой из нас. Это еще римская традиция: когда Юлий Цезарь вступает в Рим, перед ним идут шуты и скоморохи и поют про него похабные частушки. Триумф включает в себя момент осмеяния, по другому правитель превозносится.

А вот коронация Павла I. «Его Императорское Величество соизволил указать подать императорскую корону, которую действительный потаенный советник первого класса граф Безбородко подал митрополитам, а они поднесли Его Величеству на подушке». Митрополиты — массовка на подтанцовке, на заднем фоне, а главное действующее лицо — Его Императорское Величество, 2-ой герой — граф Безбородко. После этого правитель заходит Королевскими воротами в жертвенник, что вообще-то не может делать никто, за исключением священников, и кладет на жертвенник акт о престолонаследии. Более того, понятно, что Павел желал без помощи других служить литургии, что делают только лишь священники. Он — глава Церкви, что и утверждалось мимоходом в том документе. Это весьма резкий контраст по сопоставлению с византийским обрядом. В Византии цари наталкивались на суровый отпор Церкви, в РФ конца XVIII века такое нереально. Ничего византийского тут нет, в РФ от симфонии властей осталась только лишь оболочка.

Коронация Павла I и Марии ФедоровныМ.-Ф. Квадаль

Начиная с Ивана Сурового Российская Федерация перевернула византийскую идею, оставив только лишь риторику и символику, а практически подчинила Церковь государству. Византийский василевс, правитель играет гигантскую роль в том числе и в церковной жизни, но внешнюю. В РФ, начиная с первого царя, Ивана Сурового, его роль становится сакральной (то конечно есть священной, религиозной. — Ред.), так как, как писал узнаваемый изыскатель Борис Успенский, сам титул царя (один из титулов монарха), усваиваемый русским величавым князем «в итоге перенесения на него функций византийского василевса», для обычного сознания ассоциируется прежде вообще всего с [Царем царей] Христом.

Иван Суровый считал своим предком первого римского правителя Августа Октавиана. Поначалу Август обладал статусом принцепса, первого в сенате, позже — доминуса, «владельца дома», его фамилия — это вся империя, он ее полноправный владелец. За исключением того, по должности он — божественный Август, божество, еще при жизни, а после погибели тем более. А еще Pontifex Maximus — верховный жрец, если переводить практически — «мостостроитель», то конечно есть строящий мосты меж небом и землей. В Римской империи вопросец о соотношении языческих [религиозных] институтов и страны просто напросто не стоит, они — часть страны, религия инкорпорирована в правительство: правитель, он же верховный жрец и одно из божеств.

[Таким образом, в РФ] византийская оболочка заполнилась во многом иным содержанием, церковная структура стала только частью муниципального механизма. Российская Федерация возвратилась либо к языческим римским временам, когда правитель был верховным жрецом и сразу господом, либо к ордынским. В любом случае мысль симфонии властей в РФ перестала работать, правительство начинает подменять собою все. В связи с сакрализацией страны как глас Церкви (христианская община в целом, и форма организации верующих христиан) стал восприниматься облик юродивого: когда иерархи молчат, или им затыкают рты, как Филиппу Колычеву, начинает гласить юродивый — и его не заткнешь, просто потому что у него отнять нечего, он ничего не боится.

«В РФ появляется мысль, что жертвы Христа не хватило»

Весьма увлекательный сюжетик из российской эпопеи — 1-ые российские святые, канонизированные князья Борис и Глеб. Это новейший, уникальный чин святости, коий в византийской традиции был фактически неизвестен и коий Русь добавила к византийству. Эти князья не желали участвовать в штатской войне со своим братом Святополком Проклятым и дали себя уничтожить. Для варяжского, викингского типа знати, к коиму они принадлежали, это невообразимое поведение: надо драться до последнего. А они решили, что по-христиански нехорошо враждовать с братом, даже если он желает именно тебя уничтожить, лучше погибнуть, но не развязать братоубийственной войны. Непротивление злу — то, что позже было развито Львом Толстым в глобальную концепцию. Что мы лицезреем сейчас? Возникают иконы «мужа правителя Иосифа», Сталина — крайность, совершенно не совпадающая с Борисом и Глебом. Что это, откуда? Как это соотносится со струей изначальной российской святости? Мне кажется, во многом это итог той же сакрализации страны (территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определенными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко), когда глава страны оказывается в центре системы верований.

«Что мы лицезреем сейчас? Возникают иконы «мужа правителя (глава государства, страны или иной обособленной территории) Иосифа», Сталина — крайность, совершенно не совпадающая с Борисом и Глебом»Глеб Щелкунов/Коммерсантъ

Показательна и эпопея канонизации Николая II. Его и его семью канонизировали как Бориса и Глеба. Христианский подвиг последних Романовых отыскали в том, как они вели себя в заключении: последний отрезок собственной жизни они провели как безупречные христиане. И все-же такое осознание — дело маленького числа людей. Обычно Николая II понимают как царя-искупителя. С точки зрения христианского богословия, конечно есть единственный искупитель — Христос, коий принес Себя в жертву (жертва — 1) человек, пострадавший или погибший от чего-либо; 2) человек, пострадавший или погибший ради чего-либо; 3) животное, объект охоты хищника; 4) живое существо или предмет, приносимое в дар) и искупил грехи населения земли. А в РФ появляется мысль, что [жертвы Христа] не хватило и последний правитель как бы доискупил, специально для нас. Те, кто чтят Николая как святого и страдальца, развивают тему жертвоприношения царя за люд, тему мифологическую, языческую, присутствующую во многих культурах, когда, если что-то идет не так, царя приносят в жертву или он сам приносит себя в жертву.

Казалось бы, тут конечно есть что-то шизофреническое: как конечно можно сразу чтить и жертву, и палача [Сталина]? Но если принимать это в мифологических категориях, все становится понятно: правитель, какой бы он ни был, сосредотачивает в себе всю сакральную силу, в нем сконцентрирована вся святость. Просто напросто тот, кто послабее, приносит себя в жертву, тот, кто посильнее, возносится, распространяет личную святость на окружающих, преображая — в этом случае большевистский — хаос в имперский порядок. Но так или по другому, в центре — сакральная фигура царя, которая несет всю конструкцию и без коей эта конструкция не держится. И это не Византия.

А вот фигура Ельцина весьма византийская во многих смыслах. Местный правитель становится царем в противоречие с центральным правительством и производит реформу — на мой взор, это совсем византийская эпопея. Ельцинский стиль управления — самодержец в диалоге — это тоже весьма по-византийски. И эластичная наружняя политика: когда заключаются союзы, кои прибыльны на данный момент; позже заключаются остальные.

«Не отторгать византийское, а попробовать возвратиться»

Сейчас симфония (музыкальное произведение для оркестра) [церковной и светской] властей весьма нередко трактуется у нас как сплетение, взаимопрорастание друг в друга до степени неразличения: вот губернатор на торжественном богослужении, вот спонсоров вознаграждают церковными орденами, а батюшки, какое культмероприятие ни возьми, проводят богослужения.

Симфония в византийском осознании — совершенно другое, это весьма точное разграничение, когда обе стороны процесса, абсолютно каждая со собственной точки зрения, оценивает то, что делает другая. К примеру, ни для кого не секрет, что на местности Российской православной церкви Кодекс законов о труде не действует в принципе. Так вот, в симфонической конструкции это ненормальная ситуация, там муниципальные законы действуют на всей местности страны. И и наоборот: наши муниципальные бюрократы высочайшего ранга отлично понимают, что благословения и напутствия церковных иерархов им обеспечены в силу их положения. В симфоническом регионе византийского толка церковные иерархи читают проповеди прямо в лицо, если [спецпредставители страны] допускают что-то невообразимое. Таким образом, симфония — это собственного рода выражение эмансипации Церкви от страны, которое сейчас, на мой взор, начинает весьма очень сращиваться, слипаться [с Церковью], что не полезно ни одной из сторон.

При этом «византийское» совсем не предполагает «патерналистского». Черногория более византийское правительство [по сопоставлению с РФ]: на ее гербе и флаге сохранился [византийский] двуглавый орел, христианство на ее местности было принято в I веке нашей эры, это православное правительство, там весьма мощная правоверная идентичность. При этом патерналистским это правительство я бы точно не именовал, это правительство, где обо всем договариваются соседи. Там конечно можно услышать: наша семья купила эту землю 600 лет назад. Или 400, или 300. Они чувствуют себя хозяевами данной земли. Это противоположность патернализму. (Правда, там никогда не было сильной империи, сильные империи захватывали эти земли, и надо было задерживать личную землю под их напором.)

Итак, не отторгать византийское как пудовую гирю на ногах, а попробовать возвратиться к идеям, основным приоритетам и частично практикам Византии, понимая невозможность проигрывания в XXI веке того, что было с VI по XV век, и переосмысливая византийский опыт, — это, мне кажется, совсем нужно.