РПЦ попала сразу в три ловушки

В критериях коронакризиса оказалось, что патриарх Кирилл и вся церковная администрация буквально обнулились, считает религиовед Сергей Чапнин.

В каком состоянии застала эпидемия коронавируса Русскую православную церковь? С одной стороны, реакция патриарха и иерархии была достаточно рациональной. С другой — ощутимое фундаменталистское сопротивление или бунт, протест против закрытия храмов на Пасху, несмотря на смертельную опасность. И много смертей среди духовенства. С корреспондентом «Росбалта» ситуацию дискуссирует общественный деятель, главный редактор альманаха современной христианской культуры «Дары» Сергей Чапнин.

— Сергей Валерьевич, как можно в общих чертах охарактеризовать поведение церкви перед лицом пандемии?

 — И Церковь, и общество очутились в очень сложной ситуации. Думаю, взвешенную оценку происходящему мы сможем дать только лишь после того, как эпидемия закончится. Пока же мы можем говорить только лишь о тенденциях.

 

Церковь медленно шла к осознанию всей опасности. Первое заявление Синода от 11 марта — достаточно беспомощное, это общие слова, из которых следует, что епископы не понимают всей серьезной опасности случившегося. Через неделю, 17 марта, возникает первая аннотация, полностью ориентированная на то, что храмы закрываться не будут. Речь идет лишь о гигиенических нормах, которые нужно соблюдать в храме в условиях эпидемии.

Третий документ опубликован в Вербное воскресенье. Это распоряжение митрополита Дионисия о том, что доступ в храмы на Пылкой седмице и на Пасху будет ограничен. Последний документ опубликован практически пару дней назад — распоряжение патриарха, с угрозами церковным трибуналом в адрес клириков, которые не соблюдают инструкции, и действия которых могут повлечь инфецирования и смерть людей (общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры).

Получается, что до конца марта РПЦ не рассматривала всерьез ни вероятность закрытия храмов, ни даже ограничения по их посещению. Это выглядит неожиданно на фоне того, что всюду — как в Европе, так и в Америке — католические, православные и протестантские храмы сразу были закрыты для прихожан. Никакого «свободного хода» в принятии решений не было: государства приняли очень жесткие решения, и церкви не спорили и не сопротивлялись, а невозмутимо и быстро согласилась.

— Почему так по-разному «у нас и у них»?

Православные фундаменталисты дают на данный вопрос простой ответ: мол, Запад бездуховный, и секуляризованная церковь, как церковная, так и православная, легко отступила под напором государственной власти и прекратила молитву. А у нас, в 3-ем Риме, на Святой Руси, возможность ходить в храм (культовое сооружение, предназначенное для совершения богослужений и религиозных обрядов) на Пасху — это «настоящая духовность». Мы не сдадимся!

В итоге мы видим, что священники (представитель духовенства, одной из ступеней христианской церковной иерархии, рукополагаемый на священнодействие (совершение таинств) соответственно его чину) умирают и в Италии, и в РФ. Однако в Италии около 60 католических священников заразились вирусом и погибли, окормляя своих прихожан в больницах, находясь в центре эпидемии. Они абсолютно каждый день помогали страдающим людям и не жалели себя. В России ситуация другая. Священники молились в практически пустых храмах и все равно заразились. За исключением того, некоторые известные монастыри (религиозная община монахов или монахинь, имеющая единый устав, а также единый комплекс богослужебных, жилых, хозяйственных построек, ей принадлежащих) стали очагами массового инфецирования, а в Москве заболела практически вся верхушка Московской патриархии. И даже патриарх Кирилл практически находится в режиме самоизоляции.

Это древняя дилемма: Церковь для людей или люди для Церкви? Мы лицезреем, что Запад и Россия отвечают на это вопрос по-разному.

В какую ловушку попала Столичная патриархия, а с ней и вся Русская православная церковь? Первая ловушка — «мифологическая»: «Русь тверда собственной верой, мы соберем людей в храм, будем вместе молиться, и это смертельное поветрие отступит, как уже не раз было в нашей эпопеи». Вторая ловушка — «магическая»: «В храме никто заразиться не может, продолжайте ходить в храм, молитесь, причащайтесь и Господь вас защитит».

Третью ловушку можно именовать «гигиенической». Да, для мирян введены новые правила причащения: дезинфекция лжицы (ложки для причастия), отказ от целования икон и руки священника и т. д. Но запамятовали о том, что, помимо причащения мирян, есть еще отдельное, в алтаре, причащение священников. И они тоже могут быть источником инфецирования. Священник руками передает частицу святых даров дьякону, позже вместе прикладываются к одной чаше — это никак не соответствует гигиеническим правилам в период эпидемии. Но об этом мало кто думал. Принято считать, что все священники — это что-то совершенно особенное, они точно не захворают, но оказалось, что они точно такие же люди.

В итоге есть случаи, когда все духовенство храмов заражено. Массово это происходит только лишь в Москве. В других регионах гораздо мягче, однако большие монастыри тоже стали очагами инфекции. Такая ситуация и в Белоруссии, и на Украине. Священники и монахи умирают везде.

Плюс к этому — патриарха нет, с конца светлой седмицы его никто не лицезрел, ходят слухи, что и он болен. И митрополит Дионисий, и епископ Фома тоже все в клинике. Кто сегодня управляет РПЦ? Остается молодой епископ Савва (Тутутнов). Синод не собирается — да он уже очень давно декоративный.

Система управления, созданная Кириллом, в последние дни буквально упала. Она и прежде была малоэффективной, но в условиях кризиса оказалось, что патриарх Кирилл и вся церковная администрация практически обнулились. Нет ни программы действий, ни видения будущего.

Остаются нерешенные трудности: и церковно-практические, и этические, и богословские. Более того, Церковь проявила социальную безответственность, предоставив полную свободу действий православным фундаменталистам. Говоря церковным языком, Господь осквернил такую позицию Церкви (христианская община в целом, форма организации верующих христиан), показав, что на этом пути поражений будет существенно больше, чем побед.

— Насколько силен сегодня этот фундаментализм?

 — Православный фундаментализм — явление сложное и плохо изученное. Он вновь ярко проявился в последние 5 лет. Патриарх Кирилл боится фундаменталистов, с самого начала своего патриаршества заигрывал с ними, пробовал выстраивать отношения. Десять лет назад Патриарх поставил покойного о. Всеволода Чаплина курировать взаимоотношения с церковными правыми и фундаменталистами (собирательное наименование крайне консервативных религиозных, философских, моральных и социальных течений), но теперь куратора от патриархии у них больше нет, и действовать они будут более без помощи других и активно. Нельзя сказать, что это единое движение — но даже если они не связаны организационно, налицо общее настроение и миропонимание.

В его основе лежит вера в неизменность церковной традиции. Фундаменталисты воспринимают все церковные практики как нечто совсем сложившееся, завершенное, окаменевшее, что необходимо исключительно сохранять, никак не меняя и не развивая.

Более острый пример для этих дней — решение дезинфицировать лжицу после всякого причастника. Некоторые фундаменталисты говорят, что они так никогда не будут делать, хотя и не осуждают тех, кто следует указаниям патриарха. А более конструктивные предают анафеме всех, кто так делает, включая патриарха (старейшина рода, глава и основоположник чего-либо). Они убеждены, что неизменность использования специальной ложки — это единственно допустимо правило и традиция.

Между тем, лжица появилась в VII—VIII веке, а распространение получила к XI веку. Фактически все первое тысячелетие, то есть половину своей истории, Церковь обходилась без нее. Иоанн Златоуст, которому приписывают авторство самой очень распространенной литургии, никакого представления о лжице не имел. Но православные фундаменталисты об этом даже не подозревают.

— А как тогда причащались?

 — Причащались раздельно: в руки вкладывали частичку, и потом был глоток из чаши. Католическая практика «сухого причастия» во многом связана с пережитым опытом европейской чумы.

— У нас таковой чумы не было, но тоже ведь были эпидемии.

 — И в России Церковь слушала муниципальную власть и закрывала храмы в случаях эпидемий. Никодим Святогорец в конце XVIII века гласил, что надо дезинфицировать лжицу уксусом. Словом, различные гигиенические практики в Церкви были. Более того, со временем они развивались. И тяжело сказать, почему сейчас все оказалось практически забыто.

Однако запрос на приведение церковных практик в соответствие с современными представлениями о гигиене еще более глубокий, чем можно было себе представить. Есть много прихожан, которые открыто говорят, что хотели бы изменений в практике причащения. Но они об этом не заявляли, опасаясь обвинений в пренебрежении к традиции. Теперь они получили поддержку и будут смелее.

Но фундаменталисты отвечают им агрессивно: нет, причащение одной лжицей всех — это вопрос нашей веры. Как у тебя крепкая вера? Готов ли ты подойти к чаше и стоять плотно с людьми во время эпидемии? Если не готов — означает, ты маловер и не веруешь в таинство Евхаристии — и для Бога чужой! Уходи, ты нам таковой не нужен!

Это основной «драйвер разделения» внутри Церкви. Так проповедовал митрополит Павел в Киево-Печерской Лавре, так проповедует главный исповедник минского Свято-Елисаветинского монастыря Андрей Лемешонок, так проповедует и самый конкретный их них — схиигумен Сергий (Романов) на Урале. Группы православных фундаменталистов есть по всей РФ. Вероятно, эпидемия (прогрессирующее во времени и пространстве распространение инфекционного заболевания среди людей, значительно превышающее обычно регистрируемый на данной территории уровень заболеваемости и) даст возможность разглядеть их более внимательно, они энергично используют соцсети, работают с мультимедийным контентом.

— В соцсетях можно повстречать немало «интеллектуалов правого крыла», которые возмущаются в таких выражениях: «Магазины, в том числе алкогольные, открыты, и даже абортарии, а храмы закрыты! Нас ниже абортариев опустили! Иерархия безвольно соглашается, что мы — „ролевики“, и вся вера наша вроде ролевых игр, которые никто серьезно не принимает!»

 — Да, такая риторика встречается часто. Но эти аргументы несостоятельны. Храмы нельзя ассоциировать с магазинами и транспортом. В некотором смысле храмы можно сравнить с бар-кафе и ресторанами, которые были закрыты сразу, и ни у кого никаких вопросов не появилось.

— За «кафе и рестораны» вам может не поздоровиться…

 — Но исторически и практически это именно так! Евхаристия — это конкретно пир веры, и каждый приглашен к участию, а не к тому, чтобы посмотреть. Посреди евхаристических молитв центральное место занимает призыв, который в переводе на российский язык звучит так: «Возьмите, вкусите, это — Тело Мое… Пейте из нее (из чаши — прим. Ред.) все, это — Кровь Моя». И в этом смысле сопоставление справедливо. Никто же в кафе не приходит просто посмотреть, как едят остальные.

Если бы люди просто приходили в храм молиться и стояли на расстоянии 2-ух метров друг от друга — да, можно было бы сказать, что при соблюдении всех норм, это не неувязка. А у нас, когда Церковь заявила, что храмы закрываться не будут, и мы будем всеми силами сопротивляться их закрытию — не предусмотрели, что люди в храме не могут, не привыкли вести себя организованно. Они все равно толпятся, особенно перед Чашей. Личной ответственности у православных, откровенно говоря, достаточно мало.

Но «фундаменталистская интеллигенция» — это не самая большая проблема. Еще опаснее монахи-фундаменталисты, особенно в больших монастырях. С одной стороны, монашеские общины призваны жить закрытой жизнью, но так уж сложилось, что на постсоветском пространстве мы получили монастыри, которые энергично окормляют мирян. У них гигантские приходы, тысячи людей ходят туда конкретно как прихожане и стремятся жить тем же настроением, что и монахи. И это гораздо более ужасная история: они безгранично доверяют своим священникам и позволяют собой манипулировать. Для них куда более авторитетны их монастырские исповедники, чем епископы и богословы. Фактически, это своего рода секты, которым весьма удобно и комфортно находиться внутри РПЦ.

Характерный пример — Среднеуральский монастырь, основанный схиигуменом Сергием (Романовым). Это немалая амбициозная секта со своим, совершенно безумным духовником. А церковная власть боится его наказывать, так как не желает делать из этого горе-духовника мученика. Если нужно расправиться с либеральными священниками — вопросов нет, их просто закатывают в асфальт.

— Вот, и протодьякона Андрея Кураева в служении запретили.

 — По всей видимости, патриарх Кирилл находится на самоизоляции, так как все его окружение захворало. Он нигде не появляется, никаких интервью и комментариев не дает. Но в последних числах апреля публикуется несколько внезапных, резких документов за его подписью. Я не исключаю, что тот предельно узкий круг, который сохраняет связь с Патриархом, начинает им манипулировать и, в частности, сводить счеты с теми, кто их долгие годы раздражает.

Понятно, что о. Андрей и самого патриарха раздражает уже очень давно, критикуя и Патриархию, и многих церковных иерархов. Так что жесткие меры были ожидаемы. Грустно, что выбран крайне неудачный повод.

— Можно ли признать, что о. Андрей вправду оскорбил новопреставленного протоиерея Александра Агейкина в своем блоге?

 — Формально поводом для запрета в служении стала запись в блоге. Да, Кураев высказался агрессивно, я бы даже сказал, что для клирика чрезмерно жестко. Но проблема в том, что такой стиль общения посреди столичного духовенства довольно распространен. И сам о. Александр при жизни, в общем, не смущался в выражениях, по крайней мере, полемизируя в социальных сетях. К сожалению, культура общения посреди духовенства падает.

Проблема в том, что у патриарха Кирилла (мужское имя древнегреческого происхождения) после запрета Кураева будет больше репутационных утрат, чем у самого о. Андрея. Наказание несоразмерно тому преступлению, которое ему обвиняется. Патриарх должен был действовать в соответствии с каноническим правом — передать дело в церковный суд, на совещание которого был бы приглашен о. Андрей, и решение о запрете должен был принять конкретно суд. Предварительное запрещение в служении говорит о жестокости патриарха. Впрочем, это очень давно уже не секрет.

— Что будет дальше?

 — Проблемы, вставшие перед РПЦ в связи с эпидемией, самые острые за последние несколько десятилетий. Как Церковь с ними управится — открытый вопрос (форма мысли, выраженная в основном языке предложением, которое произносят или пишут, когда хотят что-нибудь спросить, то есть получить интересующую информацию). Внутренние конфликты ослабляют Церковь, желание патриарха откачивать из приходов деньги уже сталкивается с тем, что денег больше нет, и приходское духовенство начинает открыто протестовать. Жесткая вертикаль власти перестает работать. Словом, уже выпущены глубинные процессы изменения церковной жизни, но быстрой развязки ожидать не стоит — все будет происходить медленно и долго.

Я вижу два возможных сценария. Вялый: «либеральная» и фундаменталистская группы покритикуют друг друга, поворчат и успокоятся. И 2-ой, энергичный, когда начнутся реформы, возникнет серьезный раскол и церковная бюрократия конечно окажется бессильной.