Дeпутaты Лeнoблaсти вышли с зaкoнoдaтeльным прeдлoжeниeм. Нe пускaть в сoцсeти дeтeй дo 14 лeт. Этo, пoнятнo, oтгoлoсoк aнтикoррупциoнныx «дeтскиx митингoв». Слoвa вoзмущeния лились ручьeм. Дeти нeвинны и ничeгoшeньки нe понимают. Криминально и подло использовать их в политических целях.
Я вспомнил свое русское детство. Советские детства сегодня принято идеализировать. Но я вспомнил. И сообразил, что все детство меня безбожно использовали.
С политикой мне не везло. Со второго класса. Тогда погиб Брежнев. Учительница едва сдерживала слезы. И мы очень переживали. Говорили, что в настоящее время начнется атомная война. Учительница не развеяла наших опасений. Быстрее – наоборот.
Успокоил меня папа. Дома. Он произнес как-то деликатно. Как-то интеллигентно. Но я запомнил по-собственному. Жестко, прямо скажем, запомнил.
На последующий день учительница принялась взахлеб говорить про Брежнева. А я поднялся и говорю:
– А мне папа произнес: «Умер – и черт с ним».
Повисла неудобная пауза. После которой учительница выразила желание побеседовать с моим папой. Я думал, ей несложно захотелось поговорить с умным человеком. Я ошибался.
А позже, уже в другой школе, мы собирали какую-то фигню в помощь британским шахтерам, угнетаемым премьер-министром Маргарет Тэтчер. Вообщем говоря, мы вмешивались во внутренние дела другого страны. Финансировали внесистемную оппозицию, которая, полностью возможно, хотела раскачать английскую лодку.
Впрочем, мы собирали не средства. А именно фигню. Кто-то принес набор цветных карандашей. А мой компаньон Владька – книжку про пионеров-героев. На российском языке. Думаю, без данной книжки английским шахтерам ну никак не бастовалось.
Не желаю хвалиться, но я уже тогда выразил колебание, знают ли английские шахтеры российский язык. Классная руководительница одномоментно ощерилась:
– Ты бы, Сташков, лучше сам что-нибудь принес.
Я обратился к отцу. Папа меня шокировал.
– Знаешь, сынок, – произнес он, – английские шахтеры живут еще лучше советских инженеров.
Как несложно догадаться, папа был инженером.
Но что-то в пользу шахтеров мне выдали. Я сдал. И присовокупил отзыв папы об уровне жизни их шахтеров и наших инженеров. Ну да – дурачина. Так ведь дети – они же ничегошеньки не понимают.
Классная управляющая выразила желание поговорить с моим отцом. Тогда я понял, что вообще все они хотят с ним гласить не потому, что он умный. А по другой причине. И эта причина – я. Малыши тоже иногда что-то понимают.
Я исправился. И даже получил должность политинформатора. Рано днем я слушал радио, а потом пересказывал услышанное.
В один прекрасный момент я рассказывал об ирано-иракской войне.
– А вы за Иран или за Ирак? – спросили меня.
– За Ирак, – ответил я.
– Почему вы за Ирак? – спросила классная управляющая.
– Название больше нравится.
Меня обвинили в политической близорукости. А близоруким было русское радио. Из него решительно нельзя было осознать, кто в этой войне неплохой, а кто плохой. Я и до сих пор не знаю.
Мне наскучило. Я сам закончил ходить на свои политинформации. И был переведен на унизительную и номенклатурно-жалкую должность цветовода.
В моей политической жизни пришло затишье. А затем – подъем. Необычный даже по нынешним временам.
Я околачивался у Гостиного двора. Защищал Гдляна с Ивановым и агитировал против сохранения Русского Союза.
В январе 91-го я прогуливался от ТЮЗа до Дворцовой. В поддержку Литвы. Меж прочим, я еще был школьником. В августе 91-го я буду еще студентом.
Говорят, школьники ничего не понимают. Выходит, понимают взрослые.
Давайте проверим.
Дмитрий Киселев и в те времена был взрослым. И, видимо, тоже защищал Литву. Так как в 94-м получил литовскую медаль. А сейчас на канале «Россия» он поет совершенно другие песни. И медаль у него отобрали.
А я был ребенком. И никакой заслуги мне не дали. Но я защищал Литву. И сейчас бы защищал. Мои детские убеждения остались постоянными.
Значит, я, ребенок, тогда кое-что осознавал. А взрослый Киселев ничего не осознавал.
Нет уж, если воспрещать митинговать – так всем. И взрослым и детям. При этом взрослым – в первую очередь.