Живой памятник ранних 90-х

Путина и Лукашенко принято уравнивать, но это не полностью корректно.

Лукашенко — это ранние 90-е, когда стала побеждать «политика реальных дел», когда вчерашние инструкторы райкомов нацепили каски, сели в комбайны и поехали выручать посевную с агитационных плакатов.

Лукашенко — никакой не Путин, Александр Лукашенко — это Аман Тулеев, Юрий Лужков, это все эра «крепких хозяйственников», хозяйство которых, как правило, находится в удручающем положении, но они могут напутствовать фрезеровщиков, горняков и аграриев.

Владимир Путин — это поздние 90-е, это когда политику одолели политтехнологии, это лебединая песнь телевидения. Это натурный опыт: можно ли из никому и ничем неизвестного человека, который еще весьма плохо говорит, неуютно себя чувствует и нервничает перед камерой, за 4,5 месяца, с середины августа — по конец декабря, изобразить фаворита нации.

Образ режима Лукашенко — это никакой не Русский Союз, это очень конкретный период 90-х, это «Старые песни о главном», это когда естественная вялость от реформ и трансформационного кризиса породила ностальгическую моду.

Для обоих режимов мифологизированные 90-е — это универсальный жупел, облик совершенного хаоса. Даже термины, те самые «лихие девяностые», введенные в оборот предвыборной передачей НТВ 2007 года с Анастасией Мельниковой — полностью без стеснения импортирует пришедший к власти в 94-м году Лукашенко.

В то время как Путин (Владимирович Путин (род. 7 октября 1952, Ленинград, СССР) — российский государственный и политический деятель, действующий президент Российской Федерации и верховный главнокомандующий Вооружёнными) и Лукашенко (Григорьевич Лукашенко (белор) — это и есть два различных периода 90-х. Каждый из них мог родиться только в определенное время. Это живы памятники тех времен, тех нравов, тех общественных настроений, информационной инфраструктуры и политических спецтехнологий.

Да, очень смешно, когда Александр Григорьевич рассуждает о центнерах с гектара в стране с топ-уровнем урбанизации в 80% (в Польше, например, 60%) и популяцией столицы в 20%, но следует понимать, что обращается он к избирателю 94-го года. Избиратель 94-го года весьма хотел про удои и центнеры. Он очень хотел чуть-чуть советской власти, но не в магазинах, а телевизоре.

Не очень понятно, что будет далее. Невозможно предсказать будущее автаркий, на то они и автаркии, это как повторяющийся кризис: его невозможно предсказать, потому что как только вы его внушительно предсказали — он тут же случится, едва становится понятно, что автократ уже не в силе — он падает сходу, пока он тут — он в силе.

Но если у белорусов получится — есть надежда, что и мы сбросим с горба 90-е, чуток более поздние, чем у них, с другими темами, но вообще-то 20-е на дворе.