Качество обычной медицинской помощи станет хуже на многие годы вперед

Напомнили про обещание написать про неверные надежды на посткоронный расцвет медицины.

Для начала, термин надо уточнить. Что считать медициной? Если медициной считать госзакупки в области предметов, имеющих отношение к здравоохранению, их следующий принудительный маркетинг, стройку временных госпиталей и инсайдерскую торговлю промоакциями компаний, обещающих вакцинулекарствоспасение и ориентированных опять же на «обязательные покупки» препаратов из госбюджетов, то на данный момент такого рода «медицина (система научных знаний и практической деятельности, целями которой являются укрепление и сохранение здоровья, продление жизни людей, предупреждение и лечение болезней человека, а также облегчения)» переживает действительно большой мировой расцвет. Будет он, вобщем, недолгим.

Если же под медициной понимать нечто другое, то можно представить навскидку три группы проблем, которые  помешают Врачу (человек, использующий свои навыки, знания и опыт в предупреждении и лечении заболеваний, поддержании нормальной жизнедеятельности организма человека) и Ученому занять то место в мире, которое им обещают, а клиентам получить долгую и счастливую жизнь из их рук.

1. Фактор фармкомпаний. Беспомощность науки и «большой фармы» перед лицом эпидемии. Общество не понимало, что реально за чудесами фармкомпаний стоят десятилетия не столько труда и науки в классическом понимании, сколько копошения регулятора, патентных поверенных, инвесторов, дизайнеров и субподрядчиков исследовательских работ и прочих участников процесса удорожания лечения, которые откармливали продукт, как поросенка.

Долго и дорого — об этом основополагающем принципе развития фармотрасли я писал уже. И на данный момент эти люди не могут остаться не у дел. Потому что именно они, а не авторы молекул — и есть фармотрасль, какой мы ее знаем.  В итоге, что происходит — это действительно рост акций компаний, активно играющих в отличные новости о своих продуктах. Модерна выросла в три что ли раза на ожидании, что Трамп в преддверие выборов купит вакцину, какой бы она ни была. Гилеад торгуется с правительством США за стоимость на ремдесевир (препарат многократно профинансированный грантами ВОЗ, так как полтора десятка лет разрабатывался от Эболы) и желает продать его еще раз, но уже в соответствии с «общественной опасностью» Ковид.

При этом вакцины никакой нет, а ремдесевир эффективен, судя по всему, так же как Тамифлю от свиного гриппа (старожилы помнят, как сообщается). Итак, бигфарма ничего не может сказать обществу утешительного. А государствам она гласит — если у нас что-то появится, то заплатить вам придется так, что вы с ума сойдете. И морда у нас не треснет.

Главное следствие того, что происходит — понижение доверия к науке, разочарование в фармотрасли, причем как общественное, так и государственное. Я направил внимание, что и в «закрывательных» речах в марте, и в «открывательных» речах в мае руководители всех стран опирались на массу важных и значимых вещей — вроде «национального духа», «геройской истории» и ценностей сплочения, но никто не произнес ни слова о науке и спасении, от науки (область человеческой деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности) происходящего. Просто потому что из офисов мировых фармкомпаний никто ничего не ждет, кроме разорения.

2. Момент инфраструктуры. На деньги государств претендуют не только высоколобые члены советов директоров глобальных компаний. Есть значительно более простые модели заработка на упадке. Это стройка и госзакупки. Эту тему даже иллюстрировать примерами не имеет смысла — столь она нагрета в новостях. Отмечу только пунктиром, что свои застройщики госпиталей, покупатели термометров, производители российских аппаратов ИВЛ и прочие единые поставщики масок в розницу есть в каждой стране мира. И в дебоши они попадают регулярно, продавая все без всяких конкурсов. От Лиссабона до Владивостока. И от Сан-Паулу до Бостона.

Обсуждение итогов эпидемии (прогрессирующее во времени и пространстве распространение инфекционного заболевания среди людей, значительно превышающее обычно регистрируемый на данной территории уровень заболеваемости и) в осязаемо обедневших обществах неизбежно приведет к скандалам. Которые очень очень ударят по доверию и к государствам как таковым, и к системам здравоохранения в частности. И это если отвлечься от того, что массовая стройка и закупка конфискует огромные ресурсы, создавая резервы, не обеспеченные ни кадрово, ни бюджетно.

Та самая «кровать» на количество которых сейчас молятся повсеместно от Милана до Мадрида и от Нью-Йорка до Москвы — это фактически не кровать с розеткой, тумбочкой, ширмочкой и воткнутой в розетку электрической приблудой. Это система, включающая в себя сложную электро инфраструктуру, сложную систему вентиляции, сложную инфраструктуру безопасности, лабораторные мощности, кадры, которые растят долгие годы и задорого.  Кровати, которые всего этого не включают, являются фейк-больницей, когда на бумаге и в закупках она есть, а по сущности — считай, что нет. Она ведь не только ресурсы жрет, она еще и сгореть может совместно с пациентом.

А превращение «фейк-больниц» из резервов в реальные госпитальные мощности съест ресурсы такового масштаба, что ни на науку, ни на врачей средств просто не останется.

3. Фактор человека. Есть еще одна глобальная тема, объединяющая все государства — это снижение заработка врачей «в целом». Предпосылки этому разные в зависимости от системы здравоохранения. Но тенденция везде одна. И в Омаха-сити, и в Смоленске.  Если гласить языком экономики, то «зона прибыли» в здравоохранении смещена в сторону «санитарных докторов» и организаторов здравоохранения (государственная отрасль, организующая и обеспечивающая охрану здоровья населения) от врачей обычных. То есть инфраструктурное обеспечение эпидемии считается «клиентом» — государствами — более важным, чем собственно борьба с болезнью. Весьма надеюсь, что это временное явление и хоть где-то в мире удастся поставить доктора во главу угла системы здравоохранения. Но травмы, которые эпидемия наносит конкретно медицинскому сообществу, тяжелы, и их не залечить аплодисментами, телепередачами и даже дополнительными денежными средствами.

Из медицины фактически исключают людей из «групп риска» — прежде вообще всего опытных врачей старше 65 лет. Повсеместно их отправляют на разные формы отпуска без сохранения содержания или уменьшают это самое содержание. При этом действующие  доктора (причем самого продуктивного возраста) умирают, но еще больше — разочаровываются.  Отток из профессии по результатам эпидемии будет впечатляющим.

А очень тяжелых, запущенных больных окажется значительно больше. Можно уверенно сказать, что в итоге эпидемии качество оказания обычной медицинской помощи станет значительно хуже на многие годы вперед.

Ну и опять же вопросы доверия. Доктора действительно не знали и не знают, как лечить болезнь. Учатся на ходу. В местах, где происходят острые кризисы — не хватает тех персонала. Сегодня страх заставляет смотреть на врача как на спасителя. Когда ужас отступит — тон в повестке будут задавать не те, кого спасли, а родственники тех, кто погиб. И те, кто обеднел. «Социальные жертвы» любой эпидемии всегда склонны инкриминировать врачей в том, что с ними случилось.

Итак. Что мы имеем в результате. Обедневшие разочарованные люди. При этом разочарованные в том, что бедность им продали под видом «гуманизма» и «спасения жизни». Медсообщество, которое понесло большие человеческие и не только человеческие утраты. Морально обанкротившиеся фармкомпании, предлагающие тем не мение «спасение» за все большие деньги. Медиа-скандалы про то, кто именно из действующих элит нажился на упадке. 

Где тут субстрат для развития медицины? Скорее можно говорить о серьезных опасениях за то кол-во и качество медпомощи, которое у нас было на 1.01.2020. И прежде всего в сложных, накладных областях — таких как орфанные и онкологические заболевания.