«Унижения человеческого достоинства становятся невыносимыми» Протесты будут рости.

«Унижения людского преимущества становятся нестерпимыми»

Терпению людей наступает предел, протесты будут расти. Лекция Льва Гудкова («Левада-центр»)

Лекция гендиректора «Левада-центра» Льва Гудкова «Раздраженное общество: публичное мировоззрение в 2019 году», состоявшаяся в Ельцин Центре, ожидаемо собрала полнейший зал: только лишь что в паре сотен метров отсюда отшумел людный публичный протест, который войдет в историю Екатеринбурга и РФ под коротким и энергичным заглавием «За сквер».  

Начиная лекцию, Лев Дмитриевич отметил, что недовольство населения социально-экономической политикой Путина и чувство (путать с: ОщущениеЧувство — эмоциональный процесс человека, отражающий субъективное оценочное отношение к реальным или абстрактным объектам) приближающегося тупика стало скапливаться с 2015 года, с резкого падения рубля, и начало приметно проявляться к концу 2017-го.  «Президентская кампания и чемпионат мира по футболу ненадолго погасили эти настроения. Но подписание Путиным пенсионной реформы резко обвалило все характеристики. Более 90% населения очень плохо оценили законопроект, считая его правонарушением внегласного контракта меж популяцией и властью, а говоря проще — грабежом», — выделил социолог.

«Протестные настроения снизились достаточно очень»  

Столкнулись два взора на пенсию. Один — русский, он делится нашим начальством, властью: пенсия (регулярный (ежемесячный или еженедельный) денежный доход, выплачиваемый лицам, которые: достигли пенсионного возраста (пенсии по старости), имеют инвалидность, потеряли кормильца.В зависимости от) — это компенсация утраты трудоспособности с возрастом, правительство определяет меру данной утраты и соответственно назначает то или другое возмещение. Размер возмещения систематически падает: если в русское время (форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения) соотношение пенсии к средней заработной плате составляло 60–65%, то на данный момент в различные годы, в зависимости от экономической обстановке, 29–32%. На пенсию весьма тяжело жить. 

2-ой взор — тех, кто после выхода на пенсию собирался продолжать работать еще приблизительно 5 с половиной лет, это чуток больше половины достигших пенсионного возраста. Это, как правило, люди более образованные, более квалифицированные, не занятые физическим трудом (те, кто заняты физическим трудом, столь измотаны, что состояние их здоровья не разрешает им продолжать работать). 

Если забирать не данные Росстата, а наши данные, средняя заработная плата по стране (территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко) составляет 38 тыс. рублей, но больше половины [из этого имущественного слоя] получают заработную плату не больше 25 тыс. Главная масса живет очень бедно. Беря во внимание, что около 70% нашего населения не имеет существенных сбережений или имеет сбережения, которые я называю «страховыми припасами», то есть такие, на которые семья может прожить не больше 2–4 месяцев, для данной категории заработная плата вприбавок к пенсии — весьма важная надбавка. Благодаря ей в семейном бюджете появляются дополнительные доходы, которые позволяют семье делать какой то маневр. 

Увеличение пенсионного возраста лишает таковой способности, и конкретно потому рассматривается как правонарушение внегласного контракта общества (или социум — человеческая общность, специфику которой представляют отношения людей между собой, их формы взаимодействия и объединения; общество хоть и является отдельной от природы частью мира, но) и власти, вызывая очень острую реакцию. Понятно, что в взаимосоответствии с [официальной] информационной политикой правительство находится в тяжелом положении: ведет войну в Донбассе и в Сирии, производит перевооружение армии, увеличивает расходы на госаппарат, полицию и так дальше, денежных средств не хватает. Но, как молвят наши опрошенные, «почему это должно происходить за счет нас?» Летом прошедшего года 53% опрошенных готовы были выйти на улицу с протестами против пенсионной реформы, если там, где они живут, состоялись бы такие демонстрации.

Но в августе — сентябре власть предприняла весьма довольно серьезные квоты по стабилизации, недопущению консолидации — буквально через критику организаторов протеста (протестом обычно понимают относительно открытую реакцию (или нет) на общественную ситуацию: иногда в поддержку, но обычно против неё), их превентивные задержания и аресты, буквально через выставление организаций-спойлеров, профсоюзов, которые как бы выступили с митингами и демонстрациями. Но доверия к ним не было, и на этом фоне протестные настроения начали спадать, на сегодня они снизились достаточно очень. 

То же и с политическими требованиями: поначалу протест подпрыгнул, но не удержался и спадает. Да и власть чуть-чуть отступила, к примеру, снизила возраст выхода на пенсию для женщин.

«Значительное большинство лишено чувства перспективы, что страна куда-то движется»

Кроме экономического, есть и социальные причины, которые вызывают волнение, тревогу, ужас по поводу грядущего близкого. 1-ое [переживание] связано со ужасом заболеваний детей и ближайших. Это не ужас какого-то определенного нездоровья, а выражение того, что для людей самое принципиальное, только лишь в негативной форме. 

На втором месте опасение большой войны. Дело в том, что эйфория и милитаристские настроения, связанные с Крымом и конфронтацией с Западом, за исключением некого самоудовлетворения, чувства силы, гордости за то, что мы опять стали Величайшей державой, нас опять боятся и уважают, как уважали СССР, породили чувство неуверенности, не артикулированное и не высказываемое, это другая сторона патриотического подъема. Подспудно люди стали гласить: а чем рассчитываться станем? И данный ужас (состояние человека под влиянием сильного страха (испуга), отличительной чертой которого является подавленность (оцепенение), иногда дрожь, в общем, отсутствие активной реакции по устранению) весьма силен. 

На дискуссионных и фокус-группах, которые мы проводили, люди гласили, что мы уже вступили в третью мировую войну, но пока что в ее прохладной фазе, 56% заявляли, что они весьма боятся войны. Это сочетание гордости и неканализируемого ужаса составляло чувственный фон последних лет. 

Последующее после ужаса войны — неопределенность грядущего, выражаемая в виде ужаса перед потерей трудоспособности, перед бедностью, беспомощностью и, что любопытно, стихийными бедствиями. Фактически нельзя сказать, что мы живем в районе экстремальных ситуаций — землетрясений, ураганов, эпидемий и так дальше. Ужас перед стихийными бедствиями — это выражение фонового ужаса, диффузного, неартикулируемого, который гласит об весьма сильном чувстве уязвимости, а перед чем — люди сказать не могут. 

Ну и более артикулированный — ужас произвола властей и приобретенного беззакония.

Положительные оценки — удовлетворенность, чувство своего преимущества, ответственность, надежды, уверенность в завтрашнем дне, свобода, гордость за люд — дают две группы: это гос чиновники и бизнес, аффилированный с властью (совместно с членами семей это полностью осязаемые, измеряемые группы), а также молодежь. В силу возрастных индивидуальностей, естественного оптимизма юные ощущают, что у них-то, в отличие от родителей-лузеров, все получится, они-то будут жить лучше. Потому до последнего времени молодежь была самой пропутинской группой, ситуация начала изменяться практически в последние два года. 

Ясные представления о будущем — не более чем у 20%, значительное большинство лишено чувства перспективы, того, что страна куда-то движется. Если в конце 80-х годов к признакам Величайшей державы относились развитая экономика, Величайшая культура и литература, преимущества в науке и космосе, то сегодня, по данным апреля этого года (внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима)), осталось только лишь три составляющих государственного самоуважения — громадность местности, сырьевые богатства и военная мощь. 

Я бы именовал это существованием в режиме «и так дальше»: в наилучшем случае «завтра — как сегодня», «главное, чтобы завтра не было ужаснее». В целом люди живут на маленьком горизонте времени, с тревожностью и неопределенностью, неуверенностью в завтрашнем дне. Если сложить такие составляющие, как, с одной стороны, ужас, отчаяние, обиды, зависть, возмущение, ожесточение, агрессию, то есть то, что в социологии именуется ресентиментом, а с другой — чувство стагнации, вялости, растерянности, безнадежности, одиночества, мы получим больше 50%. Вот чувственный фон, который аккомпанирует ежедневную жизнь людей.

И главная установка актуальной стратегии — пассивная адаптация, приспособление к происшествиям без видоизменений. Люди считают: нужно вытерпеть, и это основная актуальная мудрость. По опросам, 56–60% молвят: жить тяжело, но можно претерпеть. 

«Люди (общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры) не лицезреют средств и способности оказывать влияние на политику»

Отсюда в массовом сознании появляются очень нехорошие оценки реального и сразу — весьма мощная идеализация русского прошедшего, когда «был порядок, не было продажности, у всех была работа, когда медицина, образование были бесплатными». Это два взаимосвязанных процесса, один и тот же механизм, то есть критичная оценка происходящего в реальном невозможна без мощной идеализации прошедшего. В характерности в таких самых очень бедных соц группах, как сельское население, население депрессивной провинции, малых городов, где весьма высоки характеристики социальной патологии — пьянства, преступности, весьма высок топ-уровень самоубийств.

При этом — что весьма принципиально — люди не желают забирать на себя ответственность и просто менять личную жизнь, в частности в политике. Это и есть выражение приспособленчества. Сказывается опыт русской жизни, подстраивания под репрессивное правительство: не высовывайся, будь неприметным. Или, как формулировал один мой соавтор: «нужно представиться несъедобным». 

Политика не интересует прежде вообще всего просто потому, что люди не лицезреют средств и способности оказывать влияние на нее, на тех, кто воспринимает решения: нет политической партии, публичной организации, которая могла бы представлять их интересы. Чем ближе к своей ежедневной жизни (имеются в виду семья, окружающие, двор, работа), тем больше квота ответственности, в первую очередь за жизнь и благоденствие ближайших, 30–40% считают, что могут оказать какое-то воздействие. Об уровне города, района, державы 85% молвят, что они не в состоянии оказывать влияние на принятие решений, что «ничего сделать нельзя». И это демобилизует. 

К тому же запомнилась беда протестных движений в 2011–2013 годах. Фактически, это и стало одной из обстоятельств раскола протеста: немалая часть протестовавших или поддерживавших протестные лозунги присоединилась к крымскому большинству, влилась в несчастные 86%, меньшинство осталось в изоляции.  

«В обществе увеличивается градус понимания своего преимущества» 

Перспектива выражения недовольства весьма слабенькая, выхода ему нет. Означает ли это, что протестные настроения пропали? Нет, это означает, что они перебежали в хроническое диффузное состояние общего раздражения, последнего недовольства. У определенных групп наступает предел терпению. Неуважение, оскорбления, унижения людского преимущества становятся нестерпимыми. И либо теряешь сам себя, остаешься под произволом власти, которая нахально воспринимает и продавливает собственные решения, либо — «сквер». Для определенных групп населения невыносимость унижения становится катализатором не мение острым, чем падение доходов или недоступность фармацевтических средств. Это означает, что в обществе увеличивается градус понимания своего преимущества. 

Вообщем, число локальных протестов очень велико. Высочайший показатель Путина сопровождается глубочайшим убеждением в полной коррумпированности всей системы. По моим грубым подсчетам, абсолютно каждый денек возникает три-пять сообщений о коррупционных скандалах, возбуждении уголовных дел по продажности. Отсюда глубочайшее убеждением в том, что денежные средства в стране есть, но они присвоены эгоистичной, алчной властью. А сделать с этим ничего нельзя. И вытерпеть больше нельзя, по актуальным свидетельствам. Потому вспыхивают локальные протесты, выступления. Число протестов множится, просто потому что это и есть форма проявления раздраженности общества, не находящего способности решения конфликтов. Центр трудовых исследовательских работ [Высшей школы экономики] гласит, что кол-во забастовок и трудовых конфликтов подросло за три года в 1,7 раза. 

Весьма довольно серьезное увеличение. Но оно диффузное, мы имеем дело с обществом, в котором способности выражения групповых интересов подавлены, протест не преобразуется в правовое, демократическое, ответственное движение, в соучастие, так как эти действия не попадают на федеральные каналы и не становятся достоянием публичного представления. Они осознанно стерилизуются, вытесняются. 

Господство [сегодняшней власти] основано не на прямом насилии, как это было во времена тоталитарной системы, — сегодня нет таких крупномасштабных репрессий, они носят точеный нрав и используются против отдельных функционеров и гос чиновников. Господство основано на обработке массового сознания. Более «тиражные» средства массовой инфо — это федеральные каналы. Из 22 федеральных телеканалов 20 интегрированы в три-четыре медиахолдинга и тесновато связаны меж собою, их активы переплетаются, ВГТРК, «Газпром Медиа», «Государственная Медиа Группа» ведут согласованную политику и практически держут под контролем медиапространство. 

Толика аудитории альтернативных СМИ (я называю их так, просто потому что у нас нет независящих, цензура находится фактически во всех изданиях, будь то «Новенькая газета», «Ведомости» и так дальше) составляет 8–10%, другие подчинены и контролируются. Потому люди не могут выйти из системы рекламы. 

А если проанализировать ее содержание, выяснится, что там нет ни одной новенькой идеи. Все приемы и тезисы пропагандистской работы сложились, по последней мере, в начале 40-х годов, если не ранее. Доводы, которые были применены в отношении Крыма и Донбасса, слово в слово воспроизводят доводы, которые использовались в Финской войне. Реклама не порождает новейших мыслей, новейших представлений. 

«Наблюдается моральный некроз, неспособность к состраданию, сопереживанию»

В конце 80-х — начале 90-х годов Сталин (Виссарионович Сталин (настоящая фамилия — Джугашвили, груз. იოსებ ჯუღაშვილი; 6 [18] декабря 1878 (по официальной версии 9 [21] декабря 1879), Гори, Тифлисская губерния, Российская империя — 5 марта) воспринимался совершенно точно плохо. Шла острейшая критика, при этом очень поверхностная, не касающаяся вообще всего тоталитарного режима. Сталин выступал как зачинатель террора, массовых репрессий, как патологическая личность. В 1988–1989 годах в положительном смысле о нем упоминали 10–12%, значительное большинство считало, что Сталин злодей, что его забудут буквально через 25–30 лет и никто, за исключением историков, его не вспомнит. Такими были обычные ответы. Даже на фоне углублявшегося кризиса и огорчения в реформах показатель Сталина подымался весьма некординально.  

Ресталинилизация, нарастание положительного взаимоотношения к Сталину связаны с видоизменением политики властей. Показатель Сталина поднялся с приходом Путина и держится с тех пор. Путин одним из первых муниципальных деятелей произнес тост за Сталина как координатора Победы — 8 мая 1999 года в Кремле, на приеме в честь выпуска кремлевских курсантов.

Ресталинизация проходила весьма искусно. Признание [респондентами] положительной роли Сталина не значит желания жить «как при Сталине». Потому никто не гласит, что не было массовых репрессий (Политические репрессии — наказание, карательные меры, применяемые государственными органами с целью защиты и сохранения государства) и террора. [Власти] молвят: у каждой державы есть собственные черные пятна, нам нечего стыдиться, это не должно закрывать положительного в фигуре Сталина, его достижений как координатора Победы. Это один довод, 2-ой: только лишь стальной рукою можно было перевоплотить крестьянскую страну в наисильнейшую ядерную супердержаву. По другому говоря, модернизация и Победа служат оправданием задним числом всех злодеяний — красноватого террора, коллективизации, репрессий, — которые совершало русское правительство по отношению к популяции. Это то, что приписывают Черчиллю: Сталин отыскал Россию с сохой, а оставил с ядерной бомбой. «Сталин — действенный менеджер». (В этом контексте мы имеем дело, естественно, не с автобиографией определенной личности, а с мифом, опирающимся на такие главные точки, как модернизация и Победа.) 

Присваивая себе право гласить от имени всех, власть (это возможность навязать свою волю другим людям, даже вопреки их сопротивлению) тем самым утверждала, что лучше понимает и знает наверняка, что нужно для народа, чем сам люд. Для этого нужно было нейтрализовать само представление о массовых репрессиях. И это посчастливилось — благодаря системе рекламы, образования. Сегодня 68% молвят, что Сталин виновен в смерти миллионов невинных людей, и те же 60–65% молвят, что без Сталина не было бы Победы. Наращивается оправдание сталинских злодеяний. Если в конце 80-х — начале 90-х годов немалая часть считала, что число жертв массовых репрессий составляло 10-ки миллионов человек (это преувеличение: по данным историков, буквально через ГУЛАГ прошли 17–22 млн), то сегодня больше половины считают, что «около миллиона». Идет резкое преуменьшение масштабов. Как молвят в опросах, «вообще всего миллион». Общее сознание под воздействием рекламы совершает переоценку и решает уравнение, взвешивает на весах: Победа, становление СССР как сверхдержавы — стоит ли это миллиона жизней? И две трети опрошенных молвят, что находить виноватых в репрессиях не нужно.  

Таковой же процесс социальные психологи и психотерапевты следили в послевоенной Германии: вытеснение прошедшего при преуменьшении злодеяний, которые совершались в то время, как будто их и не было. 

Это тяжелейшая вещь — моральный некроз, неспособность к состраданию, сопереживанию, к постановке себя на место других людей.

Принципиально и то, что пришло поколение, которое не желает идентифицировать себя с тем временем: мы остальные, мы обычные, мы не «совки», мы не имеем ничего общего с прошедшим, мы живем в другой стране, у нас есть мобильные телефоны, мы знаем языки, мы лицезреем еще больше. Для них Сталин то же, что Чингисхан или Иван Суровый — очень давно ушедшая эра. И они не понимают, что воспроизводят предпосылки для тоталитаризма — вытеснением памяти о репрессиях, оппортунизмом, приспособленчеством. Они не замечают этого, как не замечают атмосферного давления, и не желают замечать. 

«Когда возлагать надежды больше не на кого, все надежды концентрируются на одном лице» 

Как все это отражается на отношениях к власти? К концу 2013 года на фоне массовых протестов в крупнейших городках 61% опрошенных гласили, что они утомились ожидать от Путина выполнения обещаний, а 47% — что не желали бы созидать его на последующем президентском сроке, что они желают совсем другую фигуру из другого лагеря и с другой приложением. Но антиукраинская волна, волна рекламы и конфронтации с Западом вернули показатель Путина и подняли его до предельных значений. Позже пенсионная реформа его уронила, и на данный момент он держится на размеренном базовом уровне — приблизительно 61–66%, которые обеспечиваются всей системой (множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определённую целостность, единство) контроля над обществом — рекламой и политической системой. Это значит слабость не только лишь штатского общества, но и всей институциональной системы: когда возлагать надежды (положительно окрашенная эмоция, возникающая при напряжённом ожидании исполнения желаемого и предвосхищающая возможность его свершения; философский, религиозный и культурный концепт, связанный с) больше не на кого, все надежды концентрируются на одном лице, на мифе об одной фигуре. 

Что еще обеспечивает стабильность [показателя Путина], так это перенос недовольства и раздражения на остальные уровни власти и остальные фигуры. Начальная риторика Медведева («свобода лучше несвободы», «мы строим правовое правительство», «модернизация» и так дальше) поначалу весьма очень подняла надежды и его поддержку, люди задумывались, что он реально изменит цикл Путина (Владимирович Путин (род. 7 октября 1952, Ленинград, РСФСР, СССР) — российский государственный и политический деятель, действующий президент Российской Федерации, Верховный главнокомандующий). Но когда выяснилось, что это фигура зависимая и вторичная, вновь взошло недовольство. Крымская эпопея на какое-то время сняла раздражение, но все равно оценка деятельности премьер-министра на сегодня очень негативная. Действует старенький принцип «хороший правитель — худенькие бояре». Недовольство переносится не только лишь на Медведева, но и на деятельность правительства в целом, на Госдуму и прочее.

«Люди никому не доверяют, это наследство русского времени, репрессий»

(ответы на вопросы аудитории)

— Если социально-экономическое положение населения не ухудшится, а остается прежним, Путин может рассчитывать на сегодняшние 60 с излишним процентов помощи? 

— На отрезке шести-семи лет поддержка будет понижаться, но в близкие годы — вряд ли. Просто потому что популярность и одобрение Путина держатся на 2-ух факторах. 1-ый — это безальтернативность. Политическое поле выжжено, других фаворитов, которые могли бы составить конкурентность Путину, нет. На фокус-группах нам повсевременно молвят: а кто еще? 2-ой момент — надежды, вера в волшебство: а вдруг он все-же выведет страну из кризиса, как посчастливилось в начале 2000-х? Иллюзии — самый крепкий спец материал общественного строительства. Иллюзии не требуют доказательства, люди желают веровать, и все. Если нет средств поменять ситуацию, что еще остается?  

Как все это стабильно? Происходит неспешная эрозия. Она сдерживается всей системой рекламы: Путин занимает 75% вообще всего новостного времени. Если неспешное падение доходов продолжится, будет скапливаться не просто напросто раздражение, а острое недовольство. Русская экономика обычная и неуравновешенная. И если разразится мировой кризис, случится падение цен на нефть (а некие ведущие экономисты об этом молвят), процессы резко ускорятся. Или если произойдет эскалация военного конфликта, не далековато, кое-где в Сирии, а около наших границ, и это завершится плохо, это тоже станет катализатором обострения. Но это все равно не значит смены [правителя]. Росгвардия фактически на что-то сделана. «Если звезды зажигают — означает, это кому-нибудь надо». Но пока я обстоятельств [для политического кризиса] не вижу.

— То есть если власть сама не будет создавать себе трудности, то особенных заморочек для нее не существует?  

— Ситуация в Екатеринбурге — как раз тот самый случай.  

— Политолог Валерий Соловей предвещает, что буквально через год-полтора кол-во протестов возрастет кратно. Ваша оценка? 

— Валерий Соловей предсказывает это весьма очень давно, но пока его прогнозы не оправдываются. В принципе, я с ним согласен: протестные настроения вырастают и будут расти, кол-во выступлений будет возрастать. 

Неувязка — в публичной солидарности, в возможности перевоплотить локальное недовольство в организованное движение. Массовая психология препятствует этому. Стратегия и опыт приспособления, адаптации блокирует эту вероятность. Есть весьма сильное внутреннее сопротивление, выражающееся в нехорошем отношении к функционерам, к тому же Навальному. Его воспринимают как провокатора, смутьяна, порождающего проблемы. В 2011 году его лозунги поддерживали 40 с излишним процентов, сегодня — на уровне 4–6%. 

К тому же в обществе большой недостаток доверия, люди никому не доверяют, это наследство русского времени, репрессий. С уходом интеллигенции как института у нас не стало авторитетных групп, моральных, умственных авторитетов, которым можно доверять.  

— Исходя из того, что люди симпатизируют русскому прошлому, какой облик фаворита нужен ими? 

— Это набор туманных пожеланий. Он должен быть добросовестным, некоррумпированным, решительным, справедливым, заботящимся о людях. В общем, папой народа. 

— Группа социологов под управлением Сергея Белановского фиксируетвозрастающие симпатии к Ленину. Может, это Ленин?

— Ленин возглавлял перечень самых величавых людей в 1989 году, тогда в таком качестве его называли 72%, сегодня — 32%. Это ниже, чем у Сталина (38%), Пушкина и Путина (по 34%). Весь русский пантеон ушел совместно с марксизмом, Марксом и Энгельсом, все старенькие большевики фактически пропали из поля публичного зрения.

В подготовке материала воспринимал соучастие Юрий Гребенщиков. 

Благодарим за содействие Олега Лутохина и Александра Загряжского (Ельцин Центр).