Андрей Макаревич ответил «праведникам» и «мученикам» на вопрос о рае

Неутомимый во всех проявлениях – музыканта, художника, литератора, поэта и, естественно, гражданина — Андрей Макаревич, промурлыкав деньками в Спец сети короткую песенную зарисовку «Рай», что, очевидно, эту Сеть очень встряхнуло, вновь взбаламутил эфир места и времени внезапной выставкой.

Сейчас к бессчетным техникам мэтр освоил еще и шелкографию. Под лозунгом «Жизнь коротка и грустна, на ошибки нет времени», оформленным тоже в виде шелкографической гравюры в роскошной траурной рамочке, он открыл в одной из собственных возлюбленных галерей выставку «Принцип красноватого» в коллаборации с художницей-авангардистом Аллой Решетниковой.

Все в весьма бардовых будоражащих тонах. Тревожных ноток добавляли, как в романе Стендаля, сочные мазки темного. И даже белоснежный цвет – база абсолютно любой живописи – на этом кумачово-мрачном фоне пульсировал нервными сполохами. 1-ые сэлфи гости отрадно делали с «выставлянтами» на фоне черно-красного автопортрета Макаревича. Начались расспросы. «Ну, я же не с ума сошел, чтоб самого себя отрисовывать, я же не Рембранд», — огорошил всех радостный Макар, предлагая гостям пригубить красненького – в концепт с цветом выставочного настроения, стало быть. То конечно есть это аванградистка Решетникова, ради оказии, отошла от собственных абтсракционистких принципов и напринтовала полностью себе обложечный лик рок-музыканта. Во всем остальном она была в высшей степени авангардна – мазки, кляксы, пятна, разводы, дуги, точки, запятые…

Работы Макаревича на этом фоне выделялись, естественно, большей конкретностью гипертрофированных фигур – человеческих, кошачьих. Да, кошек он как и раньше любит. «Это тоже отвлечение?», — глуповато интересовались другие не весьма посвященные в аспекты красочных жанров гости.

— Я очень далек от искусстоведческих полей, — терпеливо и, как мне показалось, с нотой снисходительности отвечал Андрей, — весьма не люблю некоторую систематизацию, раскладывать – это рок, это поп, это у нас отвлечение, это передвижники. Для себя я все определяю по тому, как мне что-то вблизи или нравится. Так как я получил не плохое образование, то считаю, что не весьма субъективен — в том смысле, что могу отличить работы достойные от неинтересных. И танцовщица – не абстракционизм, а полностью определенный облик: ноги, руки, голова…

 

— А «Принцип (или основа, начало, первоначало (лат. principium, греч) красноватого» — это революция?

— Страшно характерно людям, а в характерности, по всей видимости, русским, русским, вкладывать некий определенный толк в отвлеченные понятия. Если его там нет, то они его отыскивают, сочиняют и все-равно приклеивают. Для меня красноватое – это просто напросто цвет. И темное для меня просто напросто цвет. Я не ищу ассоциаций, связанных с какими-то понятиями – бунтарство, революция…

— Просто напросто время такое – нервное, волатильное, как пугливо выражаются во власти. Неприятели, понимешь, кругом — тараканами из щелей, революция, в особенности, когда учащиеся школы на Пушке развешивают веселенькие кроссовки по деревьям… Коммунисты, снова же, портят отчетность по выборам. И тут еще ты – со своим «Принципом красноватого»

— Вообщем это Алла (Решетникова) предложила. Но я в принципе люблю сочетание белого и красноватого, белого и темного…

— Стендаль тоже уважал… Слава Зайцев, гуру русской моды – любимая его «святая троица»: темный, белоснежный, красноватый. Классика!

— Да. Ну, просто потому что не плохое сочетание.

— Смотрю, ты развесил целый пантеон шелковых красно-бело-черных балерин. А это почему?

— Снова! Не знаю! Я полностью и полностью выключаю голову, когда рисую. Подношу руку к бумаге и за секунуду еще не знаю, что я нарисую. Жду, что бумага мне даст подсказку.

— И она дала подсказку, означает, балерину?

— Да.

— Но это отвлеченная танцовщица, или модель позировала?

— Никакая не модель. Никогда не отрисовывал балерин с натуры.

— А похожа на Волочкову. Да, мощными ногами… На бунтующую в красно-черно-белой политре Волочкову… Прямо ее облик…

— Нет, упаси Господь.

— В собственной новой песенной зарисовке, или, быстрее, ремарке, на выражение первого лица на Валдайском форуме, где он собрался в рай, а противникам напророчил ад, ты, кажется, несколько сомневаешься в однозначности такового финала? Даже утверждаешь, что и архангелы на входе в рай этого не допустит…

— Выражение, скажем так, странноватое, если оставаться в рамках политкорректности.

— Ну, в песне ты был мение политкорректен, матерился, аки заправский Шнур…

— Мое выражение именуют кое-где беспардонным. Я совсем не считаю его беспардонным, просто потому что, если гласить об воззвании к президенту, то я его там называю и «молодцом», и «красавчиком». Больше никак! А остальное, в общем, не про него. Что мне не характерно в данной жизни, так это хамство.

— А куда, как ты думаешь, сам попадешь – в рай или в ад?

— Думаю, что рай – очень абстрактное понятие.

— Да, в песне ты весьма наглядо описал это на примере с шахидами…

— И ад – тоже весьма абстрактное понятие (отображённое в мышлении единство существенных свойств, связей и отношений предметов или явлений; мысль или система мыслей, выделяющая и обобщающая предметы некоторого класса по общим и в своей). Мы ничего не знаем о том, что нас ожидает после погибели, но ждать каких-либо лубочных картинок в виде розовых ангелов на качелях и чертей с копытами, козьими рогами и вилами – несколько несерьезно для взрослых людей.

— Но твоя, как всегда, роскошная Эзопова фигура речи и безжалостная сатира, плохо сокрытая под личиной меланхоличной драматичности, описала, быстрее, картину полного ада, не так ли?

— Если серьезно гласить, то, прости меня, но за четыре последних года, если судить по событиям, впрямую или косвенно связанным с нашей державой, то уж такие мы праведники, страдальцы… Прямо намучились! От Крыма до Скрипалей — одни мучения…

— Ну, кругом же неприятели, сплошь и рядом жабы пупырчатые, как любит выражаться Филипп Киркоров, а мы – розовые и лохматые. Это же аксиома!

— Вот конкретно.

— Этим «Принципом красноватого», как и иными твоими художественно-эстетическими экзерсисами в различных сферах, жанрах и форматах, ты чувственно разгоняешься к 50-летнему юбилею «Автомашины Времени (форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения)» в последующем году?

— Нет. Не нужно все в одну кучу мешать. На самом деле пока я с страхом жду его приближения, этого юбилея. И несколько завороженно. Как лягушка перед змеей. А это – просто напросто взяли и сделали, просто потому что нужно довести, раз взялись, до логического конца. Конечно можно, естественно, нарисовать, сложить в ящик и пусть лежит, но, по-моему, это не верно. А на данный момент я спокоен. Конечно можно эту страницу крутить и завтра делать что-то последующее.

— Лозунг выставки: «Жизнь (основное понятие биологии — активная форма существования материи, в некотором смысле высшая по сравнению с её физической и химической формами существования; совокупность физических и химических) коротка и грустна, на ошибки (непреднамеренное, забывчивое отклонение от правильных действий, поступков, мыслей, разница между ожидаемой или измеренной и реальной величиной) нет времени». Многовато ли ошибок сделал ты за личную маленькую и грустную жизнь?

— Я стараюсь следовать этому принципу, и ошибок могло бы быть еще больше…