«Внешне все очень красиво, но внутри общества растет злость и агрессия»

Российская Федерация перестает быть социальным государством. Интервью социолога Григория Юдина

В августе этого года исполнилось 15 лет принятию указа о монетизации льгот. Пожалуй, это был первый закон, принятый при президентстве Владимира Путина, который можно охарактеризовать как антисоциальный. Тогда на улицах Москвы и других городов РФ были массовые протесты, не менее активные, чем сейчас из-за выборов в Мосгордуму, а показатель Путина впервые существенно упал с момента его избрания.

За это время русское правительство совершило множество других шагов по избавлению себя от соц обязательств, наследованных со времен Советского Союза, апогеем чего стала «пенсионная реформа». «Антисоциальность» гос-ва становится бременем не только для различных слоев населения, но даже для отдельных профессий, серьезных для нормального существования общества. Например, недавно шесть хирургов уволились из городской клиники в Нижнем Тагиле по причине того, что «нагрузка не соответствует оплате труда», событие вызвало широкий резонанс. На этом фоне глава гос-ва публично с недоумением произнес: «Реальные доходы людей растут медлительно. Такое положение дел не может не вызывать беспокойства». 

О том, почему Российская Федерация на практике естественно отказывается от принципа социального государства, как это связано с мировыми процессами, какова соц подоплека нынешних протестов в Москве — на эти и другие вопросы ответил в экспресс-интервью Znak.com профессор московской Высшей школы социальных и экономических наук Григорий Юдин. 

Григорий ЮдинФонд Егора Гайдара

«В РФ сознательно разрушена любая солидарность и взаимная поддержка»

— 15 лет назад, когда был принят указ о монетизации льгот, новая на тот момент власть под руководством Владимира Путина показала, что отсылки к Русскому Союзу только для ностальгии, но курс прежний — сворачивание остатков общественного государства, оставшегося от советского прошлого. Разделяете ли вы такой посыл и как далеко Российская Федерация продвинулась в этом направлении с того времени? 

— Монетизация льгот была только лишь прологом к будущей коммерциализации и ликвидации социального государства. Мы сегодня находимся в обстановке, когда, например, родитель ребенка в старшей школе уже принимает как данность, что он должен платить большие деньги за репетиторов, чтобы дети могли претендовать на поступление в вуз. Просто потому что школа не дает и не собирается давать достаточных знаний. Аналогичная ситуация в здравоохранении, где абсолютно каждый понимает, что если ты хоть чуть-чуть серьезно болен, то ты должен будешь платить, по другому можно не надеяться на выздоровление. Бюджетная медицина превратилась в смесь неформальных связей и платежей. 

В высшем образовании практически произошел перевод людей на сдельный труд. Профессура поставлена в ситуацию, когда она должна рассчитывать на получение зарплаты только в зависимости от того, где и что она опубликовала — по сути, это продажа собственных статей. Для них внедряются промышленные индикаторы эффективности. Соотношение неизменной и переменной части (часть — элемент множества; воинская часть — в ВС Союза ССР и Российской Федерации — организационно самостоятельная боевая, учебная и административно-хозяйственная единица в Вооружённых сил Союза и) заработка в труде профессора примерно такое же, как у менеджера по продажам — сколько продашь, столько и получишь. То же самое в медицине — выполнишь норму обслуживания больных — получишь премию, нет — штраф; если направишь пациентов на платные услуги — еще лучше. Правительство забыло о том, что профессионалы работают не потому, что их заставляют, а потому что они любят свое дело.

Это все и есть политика, которая именуется неолиберализм. 

Ее смысл заключается в переводе тех областей, которые всегда держались на людской солидарности и профессионализме, на жестко коммерческие рельсы и узкокорыстную мотивацию. 

— Чем обоснована такая социальная политика российского правительства? При том, что российская пропаганда повсевременно возбуждает в обывателе чувство ностальгии по Советскому Союзу, идеологией и практикой которого был коммунизм и социализм.

— Российская Федерация (форма государственного устройства, при которой части государства являются государственными образованиями, обладающими юридически определённой политической самостоятельностью в рамках федерации) — одна из стран с колоссальным уровнем неравенства в мире. 10% населения обладают 5% всего богатства. А 1% владеет почти половиной вообще всего богатства. В России сознательно разрушена любая солидарность и взаимная поддержка. И все стратификационные трудности упираются в наличие узкого слоя престарелой элиты, лихорадочно ищущей методы, как передать все свои богатства своим детям и внукам. Есть слой субэлиты, который получает собственные доходы (денежные средства или материальные ценности, полученные государством, физическим или юридическим лицом в результате какой-либо деятельности за определённый период времени) от обслуживания элиты. Все остальное — масса, которая пытается воспользоваться просачивающимися сверху ресурсами. Основной элемент такой системы — это кредитование. За счет него у неких получается чуть-чуть приблизиться к тем образцам потребления, которые напоминают достойную жизнь.

При этом такое положение дел — не какой то побочный эффект, издержки переходного общества и так далее. Это мировой тренд. И Российская Федерация находится в авангарде этого тренда на сворачивание социального государства. У нас время от времени любят многозначительно порассуждать о какой-то российской исключительности: «Умом Россию не осознать, аршином общим не измерить». Но с точки зрения ключевых трендов Российская Федерация сегодня движется по тому же пути, что и большинство стран Западной Евро союза и Северная Америка. Происходит насильственный перевод человеческой солидарности на коммерческие рельсы. Просто напросто наше отличие от многих других стран состоит в том, что в России таковой политике нет вообще никакого противовеса. В Западной Европе есть штатское общество, есть профсоюзы, есть сильные местные сообщества, которые могут этому сопротивляться. В РФ ничего этого нет.

«Россия — одна из стран с колоссальным уровнем неравенства в мире. 10% населения обладают 5% всего богатства»Znak.com

Почему Россия пошла по такому пути? В начале 90-х годов мы импортировали либеральную демократию. Но из двух этих компонентов по факту мы привили у себя только один — это жесткий экономический либерализм, а 2-ой составляющей мы практически не занимались. И когда Владимир Путин пришел к власти, то он совсем разделался со вторым компонентом. В результате мы имеем торжество экономического либерализма, когда человека можно побудить чего-нибудть делать только кнутом. На этом сегодня построена вся российская политико-экономическая модель. В ней преуспевают администраторы и сторожи, а профессионалы чувствуют себя проигравшими.

— Критики путинской социальной политики указывают на шаги, подобные монетизации льгот или «пенсионной реформе». Но почему то забывают, например, о таких вещах, как материнский капитал (идут дискуссии, чтобы ввести аналогичный капитал для отцов после рождения третьего малыша), компенсация части ипотеки для семей, у которых родился второй малыш с 2018 по 2021 годы, компенсация части оплаты жилищно-коммунальных услуг для малоимущих семей. Даже пособие по уходу за детками в возрасте от полутора до трех лет с 2020 года, наконец, будет повышено с 50 рублей до прожиточного минимума. Разве все это не квоты социальной поддержки?

— Вы в основном говорите про демографические меры. В этой части русское правительство руководствуется чисто биополитическими мотивами. Биополитика — это политика администрирования биологической жизни. Грубо говоря, правительство просто напросто предлагает своим гражданам контракт, денежную помощь за производство детей. 

Чем это отличается от общественного государства? В случае с социальным государством (политическая форма организации общества на определённой территории, политико-территориальная суверенная организация публичной власти, обладающая аппаратом управления и принуждения, которому) ты государству ничего не должен, не заключаешь с ним никаких договоров, в его основе лежит принцип, что человек имеет право на поддержку, просто напросто потому что он является членом общества. Государство создает комфортные условия для его жизни, а он сам решает, заводить ему детей или нет. Очевидно, при наличии уверенности и комфортной среды люди естественным образом обеспечивают топ-уровень рождаемости, который приближается к уровню естественного воспроизводства населения.

«Грубо говоря, правительство просто напросто предлагает своим гражданам контракт, денежную помощь за производство детей»Znak.com

В РФ же все меры, которые нам могут показаться социальными, на самом деле агрессивно обусловлены биополитикой: родишь ребенка — получишь денег, не родишь малыша — денег не получишь. Идея о том, что люди заводят детей тогда, когда им охото, а не когда их мотивирует государство, как ослика морковкой, российским администраторам недосягаема. 

Часть мер, связанная с жилищной политикой, обусловлена интересами застройщиков. Нужно понимать, что основными лоббистами и бенефициарами распространения ипотеки являются разработчики. Последнее послание президента содержало много обещаний, смысл которых — усиление девелопмента в стране. Чем больше новейших строек кредитного жилья, тем больше льготных условий застройки для строительного бизнеса. Это колоссальные денежные средства. И одновременно становится больше граждан, которые несут бремя ипотеки и остаются в неоплатном долгу перед разработчиками и банками. Производство такого рода должников — это и есть главный толк государственной политики (политический дéятель — лицо, занимающееся профессионально политической деятельностью) жилищного обеспечения. Ведь такие должники постоянно чувствуют себя неуверенно и уязвимо, от них нельзя ждать никакого солидарного действия, они будут делать все, что им произнесут банки и чиновники.

— Почему мир отходит от концепции и практики welfare state? Европейские державы наелись им, деньги заканчиваются, пришло время качнуться маятнику в другую сторону?

— Сворачивание общественного государства — это объективное явление. Стирание границ в условиях глобального капитализма делают соц государство нежизнеспособным. Сворачивание социального государства связано с волнами передвижении. И на сегодня нет никакой возможности ни огородить эти волны от доступа к благам общественного государства, ни быстро ассимилировать миграционные потоки в европейские и американские общества. 

Потому сегодня в европейских странах на авансцену начинают выходить правые политики с девизами и намерениями ограничить миграционные потоки. А вместе с этим и сократить способности социального государства, чтобы разного рода иждивенцы не могли ими воспользоваться. 

— А как же идея безусловного базового дохода, которая набирает популярность в европейских странах? В Финляндии уже даже был проведен опыт. 

— Безусловный базовый доход — интересная идея. В том числе и тем, что она объединяет людей важно разных взглядов. Те эксперименты, которые проводились в некоторых странах, внушают достаточно серьезный оптимизм: выясняется, что опасения, будто люди получат денежные средства и лягут без дела на диване, ни на чем не основаны. Вероятно, в будущем мы увидим еще больше тестов под разными предлогами. Либертарианцы хотят базовый доход по своим причинам: они считают, что это позволит резко уменьшить государственный аппарат (так называемая концепция отрицательного налога). У либералов собственные резоны: для них это мера, страхующая от последствий массовой автоматизации труда и следующей безработицы. У левых — тоже свои аргументы: им важно сократить таким образом неравенство и смягчить издержки от неуправляемого рынка труда для прекариата — нового класса людей, которые не могут быть убеждены в своем будущем. 

Znak.com

— Как вы объясните предложения ряда депутатов Госдумы и премьер-министра Дмитрия Медведева пойти на четырехдневную неделю? Это не мера общественного государства? Можно ли к этим заявлениям относиться серьезно? К слову сказать, эта мысль идет из Франции, там рабочую неделю сократили до 35 часов. 

— Разница меж Россией и Францией заключается в том, что во Франции есть профсоюзы, а в России (или Российская Федерация (РФ) — государство в Восточной Европе и Северной Азии) их нет. Мысль четырехдневной недели построена на понимании, что на современном уровне технологического совершенствования люди могли бы иметь гораздо больше времени для самореализации, а не только лишь для принудительного труда. Но проблема (в широком смысле — сложный теоретический или практический вопрос, требующий изучения, разрешения; в науке — противоречивая ситуация, выступающая в виде противоположных позиций в объяснении) в том, что объективно рабочие места порождаются совсем не какой-то производственной необходимостью, а отношениями власти — масса людей делают то, что им не нравится, и сами не веруют в то, что их работа в действительности нужна обществу (или социум — человеческая общность, специфику которой представляют отношения людей между собой, их формы взаимодействия и объединения). И мы видим, что люди работают все больше, больше и больше — хотя, казалось бы, рабочее время должно сокращаться по мере роботизации. Но если у нас появятся профсоюзы, то вот тут я бы мог поверить, что возможности самореализации граждан вне работы будут расширены. 

«„Излишние люди“ могут поблуждать в собянинских декорациях, но не более того. Москва им уже не принадлежит»

— Побеседуем о политических протестах. Если отвлечься от официального мотива протестов — выборов в Мосгордуму, то какова их соц подоплека? Некоторые аналитики склонны видеть в этом результат имущественного расслоения общества, отсутствие перспектив у юного поколения, не связанного родственными и дружескими связями с правящей группой. Тем не мение мы все равно не видим на акциях протеста ярко выраженных лозунгов, требующих социальной справедливости. 

— Главный политический толк большого движения, которое возникло в Москве вокруг выборов в городскую думу, сводится к обычному лозунгу: «Верните Москву (столица России, город федерального значения, административный центр Центрального федерального округа и центр Московской области, в состав которой не входит) москвичам». Большое количество москвичей не ощущают себя хозяевами в своем городе. Они чувствуют себя лишними людьми (общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры) в тех декорациях, которые за последние годы выстроила для себя московская мэрия. Иногда «лишние люди» могут поблуждать в этих декорациях, что-то приобрести, но не более того. Москва им уже не принадлежит. Если городской житель и получает какой-то профит от происходящего, то это происходит по случайности. 

Хорошо, когда у именно тебя под окнами выложили плитку? Хорошо. Но завтра ее снимут и будут класть новенькую — этот процесс становится бесконечным. И многие понимают, что по большому счету, с точки зрения благоустройства, все эти перекладки плитки не необходимы. Просто таким образом московское правительство осваивает средства под благовидным предлогом. Это раздражение накопилось и вылилось в протест, связанный с выборами. То есть мало того, что очень много лет идет бессмысленная работа, так еще и решили не спрашивать мнение москвичей, отказав в регистрации тем, кто мог бы это мировоззрение озвучивать и защищать в городской думе. 

Все это происходит на фоне гигантского имущественного расслоения в столице и огромного перекоса бюджета в сторону девелопмента — застройки, рытья, бетонирования. А социальные статьи в столичном бюджете занимают куда меньшую часть. То есть получается такая картина: снаружи все очень красиво, но внутри общества растет злость и агрессия. 

«Одна из самых небезопасных линий сегодняшнего правительства — это стравливание столиц и регионов»Znak.com

Не сказать, что все москвичи — это нищие люди, но многие из них равномерно превращаются в прекариат. Посмотрим на тех молодых людей, которые попали за решетку по придуманному делу о «массовых беспорядках». Кто это такие? Это те, кто живет во всех этих собянинских декорациях и не лицезреют для себя никакого будущего. Да, их можно встретить в красивых кафе — но там они часто тратят последнюю сотню, потому что для них это единственное пространство для социализации. У них нет никакого осознания, что будет завтра и как им жить в этом завтра. Скорее всего они будут обречены заниматься тем же, чем они занимаются на данный момент, то есть подработка там, подработка здесь, но никакой стабильности. Это чувство неизменной незащищенности естественно их угнетает. Эти латентные социальные факторы постепенно перебегают в политическое недовольство. Но ясного языка, чтобы артикулировать эти проблемы и перевоплотить их в лозунги, пока не выработано. 

Причем с другой стороны полицейских огораживаний находятся точно такие же люди, несмотря на то что одеты в форму и шлемы. Полицейские и росгвардейцы уповают, что вот у них-то точно есть какой-то предсказуемый жизненный путь — им гарантирована понятная карьера и ранний выход на пенсию. Но на самом деле они лупят людей, которые имеют примерно такой же уровень дохода и схожие жизненные шансы. Поэтому я бы выкинул на помойку пропагандистский штамп, что на протесты выходит «средний класс». Это просто напросто люди, которые потеряли контроль над собственной жизнью и всеми силами пробуют его вернуть. 

— Известно, что в России от 20 до 35 миллионов за чертой бедности, последние 5 лет падают доходы и среднего класса. Но интересно понять, почему, распологаясь в своем положении, они ни в какой мере не являются субъектами политической жизни, не выдвигают никаких политических требований, никуда не выходят? Где корень такового состояния сознания?

— Корень этого в том, что в последние 20 лет в России поочередно проводится деполитизация. Это отчуждение людей от политики и разрушение любых форм коллективного действия. В РФ государство не устраивает тоталитарную цензуру, не внушает, кому и что думать и делать, как это было в Русском Союзе. Но как только ты проявляешь какую-то солидарность и способность к коллективной самоорганизации, то распорядок сразу начинает тобой интересоваться и препятствовать этому. Поэтому значительное большинство населения находится в состоянии деполитизации и атомизации. Правда, сегодня в неких местах происходят провалы такой политики: Екатеринбург, Шиес, Москва… Допустимо в скором времени еще где-то возникнут крупные протесты. 

— Бедность и бедность — это явление в основном региональное. Если ты родился и живешь в Москве и С-Петербурге, то более-менее ты сможешь создать для себя приемлемый образ жизни. Это быстрее не социальная проблема, а историко-политическая, так сложилось, федеральная власть сидит в Москве и вряд ли заинтересована просто менять ситуацию. На ваш взгляд, что московская оппозиция в случае вхождения во власть сумеет сделать для разрешения этой закоренелой ситуации? Или разделение на богатый центр и несчастную периферию — это судьба России? Как и мировое разделение на богатый Север и небогатый Юг? Кстати, может, поэтому в регионах не особо интересуются московскими протестами (протестом обычно понимают реакцию на общественную ситуацию: иногда в поддержку, но обычно против неё), за исключением группы местных оппозиционеров. 

— Россия на протяжении своей истории повсевременно колеблется между централизацией и децентрализацией. При действующем режиме маятник столь далеко ушел в сторону централизации, что в ближайшее время мы получим реакцию. Сегодня мы имеем дело с максимально централистской властью, с людьми, которые в принципе никому ничего не готовы делегировать и не веруют в то, что люди могут управлять сами собой. Поэтому последние политические процессы вскрывают и потребность в настоящей федерализации. России сегодня срочно нужна реформа, которая отменит централизацию бюджетов, которую провел Алексей Кудрин в начале 2000-х годов, из-за чего районы потеряли всякую политическую силу. Теперь их представители вынуждены ползать на коленях в Москве, чтобы получить хоть что-то из собственных денег обратно от федерального центра. А многие из них вообще потеряли какую-либо мотивацию, чтобы быть донором. В сложившихся критериях проще быть реципиентом. 

Сегодня России нужно развитие самоуправления. Наблюдаемый нами протест в Москве — это ответ на политику сдерживания совершенствования местного самоуправления: основная часть незарегистрированных кандидатов —  это районные функционеры, которых знают у себя в округах и которые дозрели до городского парламента. Москва сегодня полностью готова к тому, чтобы в ее презентабельных органах были избранные люди, а не те манекены, которых туда протолкнула администрация. 

Одна из самых небезопасных линий сегодняшнего правительства — это стравливание столиц и регионов. Как показывают действия последнего года, если ярославцам или екатеринбуржцам иногда удается вынудить центральную власть с собой считаться, то москвичи и питерцы полностью бесправны в собственных городах. Ведь гигантское неравенство между Москвой и регионами повторяется и снутри Москвы —  на московских улицах небольшая элита, владеющая всей державой, смотрит на простонародье из-за тонированных окон. России нужны инфраструктурные реформы, которые позволили бы не добираться из 1-го сибирского города в другой через Москву, открыли потенциал районов и разгрузили столичные города. Вместо этого москвичей натравливают на «остальную Россию», а всю страну — на москвичей.

«Если кто-то в ТВ произносит „революция“, будьте уверены: он что-то крадет или кого-то истязает»

— Традиционно как со стороны условных либералов, так и со стороны охранителей-патриотов можно услышать, что не власть такая, а люд такой: ему самому не нужна демократия, поэтому она у нас и фиктивная. Дескать, не созрел еще люд. Недавно в таком же духе высказался экономист Андрей Мовчан, комментируя протестные спецакции в Москве. Вынужден процитировать: «Не стоит требовать от общества, перепрыгнувшего сто лет назад из болота сословного гос-ва, управлявшегося разросшейся семьей Гольштейн-Готторпов через неимоверное насилие в тоталитарное правительство (одноимённом сериале см. статью Правительство (телесериал)), которое в мирное время (форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения) уничтожало своих граждан миллионами и в войнах несло 10-ки миллионов потерь, чтобы на руинах сгнившего заживо тоталитаризма оно вдруг начало сознательно строить что-то неслыханное, типа демократии». Согласны ли с таким посылом?

— Где-то 30 лет тому назад была такая спецдисциплина как транзитология, которая исходила из того, что у всех стран есть единый путь совершенствования и всем через него нужно пройти, а Россия на этом пути застряла. Но все прогнозы, которые давали транзитологи, никак не подтвердились. Никто серьезно в социальных науках больше не использует в таком виде примитивную теорию модернизации. Нет никакого смысла гласить о том, что кто-то созрел или не созрел до демократии. Россия —часть глобального мира, и тут можно видеть общемировые проблемы с российской спецификой. Никакого созревания ожидать не стоит. 

Если посмотреть на ситуацию с психологической точки зрения, то такое разъяснение ситуации — это результат насаждаемой идеологии, которая оправдывает бездействие и деполитизацию. Для многих она психологически комфортабельна. Можно сказать: я человек весьма прогрессивный, но вот со страной (территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко) не повезло, к огорчению, она такая отсталая, поэтому я ничего не могу сделать, буду заниматься своими делами. Это разрешает столкнуть людей друг с другом. Приятно ведь себя считать весьма умным, а других — ретроградами. И она, конечно, выгодна некоторым субэлитным классам, которые косвенно являются бенефициарами текущего режима. Они впрямую не имеют доступа к власти (это возможность навязать свою волю другим людям, даже вопреки их сопротивлению), но находятся в неплохом экономическом положении. Им характерно говорить о «страшном и жутком народе», который надо держать в узде авторитаризма, а то по другому он может на них напасть и как-то навредить. 

«Революция — это ключевое слово в русской идеологии, оно необходимо пропаганде, чтобы парализовать любую общественную активность»Znak.com

— На данный момент много разговоров о революции. Насколько вероятен революционный сценарий в РФ? 

— Революция — это слово, которое сегодня в России ничего не означает. Сегодня в одну кучу смешиваются: муниципальные перевороты, после которых ничего не меняется; низовые волнения с элементами насилия; и фактически исходный смысл слова «революция» — принципиальная смена публичного строя. Сегодня это слово является ключевым термином российской контрреволюционной идеологии, который употребляется, чтобы запугать людей. Поэтому я не вижу смысла обсуждать вероятность революции (коренное преобразование в какой-либо области человеческой деятельности) в России. Просто надо зафиксировать: революция — это ключевое слово в русской идеологии, оно необходимо пропаганде, чтобы парализовать любую общественную активность. Если кто-то в ТВ устрашающе произносит «революция», будьте уверены: он что-то крадет или кого-либо мучает.

— Хорошо, назовем это не революцией, а качественной сменой политического режима. Сумеет ли поменяться политический режим под давлением низовых волнений? 

— Я вижу, что сегодня происходит усиление масс и ситуативное преодоление раздробленности. Я вижу, что в различных городах появляются демократические движения, которые на время становятся настоящими субъектами политики и способны на успешные кампании. И, конечно, демократические движения ориентированы против текущего политического режима. С этой точки зрения я вижу запрос на демократизацию и смену политической обстановке в стране. 

— Некоторые аналитики и публицисты склонны называть политический распорядок в России тоталитарным, что очень сомнительно хотя бы потому, что границы открыты и абсолютно любой в любое время может мигрировать куда угодно. Но миграция — это палка о 2-ух концах. Уезжают самые активные, умные и энергичные. А эта группа людей и могла бы стать социальной базой для положительных социально-политических перемен. Но как замечает экономист Владислав Иноземцев, революция невозможна, просто потому что идет миграция молодежи. Вы как оцениваете фактор миграции в связи с социально-политическими переменами в будущем? 

— Это какое-то странноватое объяснение. Будто бы есть два бассейна, и если открываешь воду в одном из них, то она соединяется в другой. Современная миграция так не устроена. В России мы имеем дело (работа, занятие, действие не для развлечения; коммерческое предприятие, бизнес; вопрос, требующий разрешения) с наибольшим слоем людей, которые пересекают границу в обоих направлениях. Может быть, уезжают на длинный срок. Но они не обязательно мигрируют. Например, люди едут учиться за предел. Они мигрируют или нет? Эмоционально, финансово и политически они инвестированы в Россию. При этом они получают новые привычки и вообще чувствуют себя гражданами мира. Сегодня конкретно этот слой людей наиболее проблематичен для государственной пропаганды. Потому термин «миграция» не имеет того (Республика (фр. République togolaise) — государство в Западной Африке, граничащее с Ганой на западе, Бенином на востоке и Буркина-Фасо на севере) смысла, который он имел еще 30 лет тому назад. 

Сегодня мигранты — это не те, кто машут навечно белым платочком и обосновываются в другом месте. Такая миграция как раз стала нетипичной. Люди, которые мигрируют, могут составлять серьезную часть движения демократизации. Они могут предъявлять существенный спрос на социально-политические перемены, просто потому что они инвестировали в Россию и хотят здесь жить, но не при таком режиме. 

Российская Федерация — элемент глобального мира, который боится себе в этом признаться. Потому, в частности, российские проблемы не решаются с помощью рецепта, который был кое-где кем-то когда-то изобретен. Значительная часть проблем, которая сегодня существует в РФ, является частью тех трудностей, с которыми мучается весь мир, от неравенства — до слабенькой демократии и от бесконтрольности государства — до роста насилия. У нас эти проблемы в гипертрофированной форме, но корень многих из них в организации глобального мира. Реальный вопрос сегодня заключается в том, каким образом Россия может поспособствовать решению глобальных проблем. Вместо того чтобы постоянно мучиться комплексами своей неполноценности, мы придем к тому, что можем взять на себя часть ответственности за то, что происходит в мире.