Удивительная вещь — диктатура

Удивитeльнaя всe-тaки вещь   — диктатура. Почитайте историю   — ни единственный из более-мение узнаваемых деспотов не обладал сверхспособностями. Никто не умел летать, не обладал даром бессмертия и не мог пускать молнии из глаз. Не было посреди их каменных гигантов либо огнедышащих драконов. Нет. И напротив   — вообще все они были полностью обыкновенными людьми, с самым неиндивидуальным набором свойств. Обыкновенные, обыденные ребята вообще все были. Как мы с вами.

Ну вот что такового делал Гитлер, к примеру? Ну, кричал. Так вы понимаете, как я умею кричать? Я здесь не так давно так кричал на новейших соседей, кои выдумали дымить прямо на площадке и там   же оставлять личную зловонную баночку с окурками, так кричал я на их, что любо-недешево было слушать и глядеть, вот как я кричал. Я так кричал, что какой-то собственной частью следил за собою со стороны и восторгался! Аплодировал я себе на уровне мыслей! Вот это кричит человек, вот это я понимаю   — старается. Глаза бешеные, на выкате, лицо багровое, мимика страшная, на лбу испарина с натуги проступила, ручищами машет и ужасным рыком исторгает проклятия и опасности.

И попробуй сделай возражение! Гортань на лету перекусит. Вон зубищами-то как щелкает, аспид! Всю душу дает процессу, без остатка! Старик Станиславский прямо расцеловал   бы такового и произнес через густую слезу умиления   — верю, верю, чертяка ты этакий! Неплох, шельма! Разбередил всю душу, шалун!

А уж когда баба моя к дебошу тому бытовому подключилась, и тоже с визгом выкатилась из квартиры рвать курильщиков на меха   — так те и совсем пожалели, что эволюция во главе с Чарльзом Дарвином вынесла их из бездны, сделав прямоходящими и пересекла здесь с нами на одном этаже. Были   бы на данный момент рыбами   — плавали   бы себе в море-океане, да помалкивали удовлетворенные. А здесь на именно тебе, выучились дымить на личную голову, сейчас расхлебывай.

Но отвлеклись.

И вот люди внемлют такое, либо приблизительно такое, только лишь в выполнении царей, правителей, вождей и фюреров, и охотно пугаются. Пугаются сами и стращают окружающих. Широкие начальники доводят до припадков начальников маленьких, те, в личную очередь, набрасываются и грызут подчиненных всех видов, подчиненные приходят домой, раздраженно оценивают состояние ужина как неудовлетворительное и орут на жен, супруги, справедливо полагающие, что наилучшая часть их актуального цикла отдана не тому и не за тем, отвешивают подзатыльник недобросовестным и добросовестным детям, малыши, вволю наревевшись, таскают зловонных кошек за хвосты и разламывают свежепосаженные березки в парках, кошки начинают какать где попало и драть дорогие германские обои в коридоре, березки растут всем назло чахлыми, кривыми, но разлапистыми тополями, от коих позже пух валит по районе таковой, что неясно, как вообщем сейчас жить-то далее, и даже погода становится какая-то не такая, а плаксивая и гнусная, не как ранее и вообщем говно.

И никому, совершенно никому не приходит в голову закончить вообще все это немедля. Закончить пугаться и пугать. И вот это нежелание   — весьма умопомрачительно лично мне, ребята.