Россиян стало труднее обмануть. Или нет?

Екатеринбург показал, что прямые и обычные гос чиновникам грубые манипуляции воззрением больше не проходят. Но есть еще более утонченные варианты.

В столице Среднего Урала властям намечается — не по собственной воле — провести таковой редчайший в РФ акт волеизъявления людей по поводу постройки храма РПЦ в сквере. Формат уже урезан с затребованного референдума до не полностью законного формата «опроса с обещанием следовать его результатам»: люди не купились на 1-ые посулы проведения «уличного опроса» и «опроса на веб-сайте мэрии», а востребовали и достигнули голосования на участках, как на выборах. Разумеется, что сейчас протестующим намечается бой за формулировки вопросов. «Росбалт» спросил у профессионалов, как возможны последующие пробы фальсификации, и на каких уровнях трудности их можно ждать? Можно ли сказать, что людей стало сложнее одурачить?

Валерий Соловей, доктор исторических наук, политический специалист:

«Власть в Екатеринбурге, как и неважно какая власть в Русской Федерации, не готова признать свое поражение, и просто потому она сделает все вероятное для того, чтобы дезавуировать преимущества протестующих. Но я склонен считать, что она не быстро решится пойти на грубые фальсификации. Быстрее, речь пойдет о попытках относительно мягенького, цивилизованного воздействия на волеизъявление — с помощью рекламы, каких-то программирующих опросов.

Грубое воздействие и фальсификация результатов будут красноватой тряпкой для быка. А на данный момент — есть надежда на то, что люди расслабятся, наступает лето, и все будут склонны к каким-то более мягеньким решениям.

Я бы не ложил особенных надежд на „отмобилизованных“ городских функционеров, в особенности летом. Организации-то там нет. Это нецентрализованная мобилизация. Я думаю, они поведут себя как простые горожане. Ну, может, они будут проявлять энтузиазм к ходу опроса, может, будут участвовать — на что я надеюсь от всей души — в выработке его формулировок.

Я склонен считать, что большую роль мог бы сыграть Ельцин-центр, предоставив личную спецплощадку для дискуссий. У оппозиции собственной спецплощадки в Екатеринбурге нет. Императивная спецплощадка дает преимущество властям, естественно, а вот нейтральная спецплощадка, с медиацией Ельцин-центра, могла бы быть им предоставлена. Это пошло бы на пользу всем участникам конфликта — и всем, кто вовлечен, и всем, кто заинтересован в разрешении конфликта. Я имею в виду и церковь, и олигархов, и городские власти, и губернские власти, и протестующих.

Ельцин-центр, который находится недалеко — оптимальное место (Место — местоположение, расположение, нахождение, состояние, точка и так далее), чтобы вести публичную дискуссию, дискутировать не на площади, не в сквере, а конкретно там. И тогда, я думаю, что можно будет попробовать выработать какую-то функцию опроса (опроса — психологический вербально-коммуникативный метод, заключающийся в осуществлении взаимодействия между интервьюером и респондентами (людьми, участвующими в опросе), посредством получения от), обеспечить хотя бы малое доверие».

Евгений Потапов, политолог:

«Мы лицезреем, что городское общество Екатеринбурга показало себя довольно разумным, манипулировать им властям довольно трудно.

Манипуляция должна иметь какую-то цель. Если же цель манипуляции: выстроить храм на том месте, по которому уже были протесты — это сквер, „храм-на-воде“ или площадь 1905 года, — то таковой опрос будет вначале вызывать отторжение у городского общества. Всем будет понятно, что власти возвращаются обратно к прежней теме. Потому я думаю, что, быстрее вообще всего, будут предложены более-менее реальные места, которые согласуют с епархией, с инвесторами, и которые можно реально дискуссировать, а не просто напросто уверить городских (хутор в Теучежском муниципальном районе Республики Адыгея России) жителей путем манипуляции цифрами: мол, давайте строить на том месте, которое уже вызывало протесты.

На данный момент существует некая развилка. Можно пойти по пути обычного диалога с городским обществом и дискуссировать взаимоприемлемое место, которое устроит всех. Но, естественно, можно пойти и по пути манипуляции, хотя мне кажется, это будет столь разумеется, что даже само предложение — а давайте дискуссировать эти места — вызовет отторжение. Вобщем, я не удивлюсь ничему, если честно.

Властям стало еще сложнее игнорировать мировоззрение городских жителей. Во 1-х, просто потому что была прямая команда президента его считать. Пусть в какой то непонятной форме, но тем не мение, это указание есть. А во 2-х, мы имеем соцопрос, показывающий реальные настроения городских жителей, которые трудно разъяснить вмешательством „госдепа“ или других „галлактических сил“. И если мы осознаем, что 55% городских жителей на данный момент против строительства храма в определенном месте, то лучше эту тему не подымать, а поискать альтернативную спецплощадку, в ходе диалога на данной площадке поставить храм и уже успокоиться».

Анна Очкина, управляющий Центра общественного анализа ИГСО, социолог, претиндент философских наук:

«Властям, вправду, стало сложнее игнорировать публичное мировоззрение. Во многом этому содействовали и протесты против увеличения пенсионного возраста прошедшим летом, и, пусть в малом кол-ве районов, но все-же протестное голосование. Полностью допустимо, что оно было протестным и в других регионах, просто напросто там полегче было с этим совладать.

Естественно, власти ощущают публичное настроение. Я думаю, они ориентируются не на опросы ВЦИОМ, а на настоящее публичное мировоззрение, которое так или по другому мониторят или просто напросто ощущают. А в преддверии выборов губернаторов или в законодательные собрания власти становятся все более и более податливыми.

Что касается обстановке в Екатеринбурге и грядущего опроса обитателей по вопросу строительства храма, то пробы манипуляции и слива протеста, естественно будут. Протест начнут „организовывать“, подчинять себе и т. д. А мобилизация городских функционеров в Екатеринбурге (город в России, административный центр Уральского федерального округа и Свердловской области) пока не достигнула такового топ-уровня, чтобы удачно противодействовать этому.

Но дело в том, что неважно какая победа над такового рода протестом (протестом обычно понимают относительно открытую реакцию (или нет) на общественную ситуацию: иногда в поддержку, но обычно против неё) будет временной. Недовольство накатывается, а Свердловская область и Екатеринбург — это один из самых протестных районов. Естественно, власти что-то пообещают, что-то сорганизуют, может, какая-нибудь КПРФ или ЛДПР возглавит протест, чтобы его чуть-чуть сдержать. Но буквально через некое время он прорвется в другом месте».

Илья Гращенков, гендиректор Центра совершенствования региональной политики:

«Ранее общественность и власть жили „параллельными прямыми“. Сам концепт идеи „путинского большинства“ или, как его не так давно Владислав Сурков переименовал, „глубинного народа“, состоял в том, что эти ветки есть раздельно: власть (это возможность навязать свою волю другим людям, даже вопреки их сопротивлению) кое-где на наружных рубежах сражается за величие РФ, обеспечивает определенный гарантированный топ-уровень стабильности, а люд за это не лезет в политику. Ну, и власть не лезет в личные дела. Сегодня стало труднее этим двум прямым не пересекаться.

Ситуация в Екатеринбурге как раз гласит о том, что свободные ресурсы завершаются, и власти время от времени приходится перераспределять то, что люд откровенно считает собственной „вотчиной“, куда гос чиновники не обязаны дотягиваться. В этом и состоит граница конфликта. Не то, чтобы власть не может отстоять личную линию, а просто напросто ранее ей не приходилось этого делать. Ее ужас состоит в том, как бы не переусердствовать. Власть прощупывает грани вероятного воззвания с этим, не весьма понятным ей народом, который то ли аморфен, то ли патриотичен, то ли, и наоборот, раздражен.

И со стороны народа то же самое: он пробует осознать, где границы, за которыми власть может отменять собственные решения и конфликтовать меж собою. В Екатеринбурге фактически практически произошел конфликт федеральной власти и местных гос чиновников: федеральная власть не поддержала местных гос чиновников, заставив поменять решение под напором публичного представления.

Эти две точки, которые пробуют нащупать обе стороны, в близкое время и будут являться показателем того, кто равномерно отвоевывает себе политическое место: его в полной мере оставляет за собою власть или все-же уже частично люд.

На данный момент неувязка, быстрее, не в том, что будет фальсификация результатов опроса, сколько вероятность внедрения определенных спецтехнологий для того, чтобы воплотить саму функцию опроса так, как это будет прибыльно власти. Речь о том, как будут сформулированы вопросы, кого непосредственно будут опрашивать, как очень много городских жителей воспримет соучастие в этом опросе, как открыто будут размещены его данные. При их публикации тоже возникнет очень много вопросов, которые могут стать точками конфликта. Кто-то будет признавать легитимность опроса, кто-то будет естественно отказываться признавать сам факт его проведения по данной схеме и будет добиваться альтернативы или настаивать, что опросы не к месту. Тут конфликтных ситуаций может быть не меньше, чем в случае каких-либо фальсификаций при подсчете.

Но если они вдруг произойдут, это породит такую цепочку недоверия к власти, что она в разы затмит тот конфликт, который уже развился. Потому не думаю, что те, кто следует указаниям Владимира Путина провести данный опрос, будет пробовать подстроить его результаты конкретно при учете голосов».