Журналист Znak.com тяжело переболел COVID-19 в Геленджике и кое-что понял о России

«Держалась высочайшая температура, я больше не мог встать на ноги»

Журналист Znak.com тяжело переболел COVID-19 в Геленджике и кое-что сообразил о России

Журналист Znak.com Игорь Пушкарев кое-чем тяжело заболел, отправившись в отпуск в Геленджик. Поначалу у него диагностировали бронхит. Потом он в полуобморочном состоянии дошел до больницы, и там бронхит оказался двухсторонней коронавирусной пневмонией. При выписке COVID-19 вычеркнули из анамнеза, отказавшись проводить повторное тестирование. Но анализ, сделанный частным образом по возвращении в Екатеринбург, подтвердил: коронавирус был. При этом был не только у Пушкарева, но и всех членов его семьи, которые вообщем не смогли добиться какой-либо медицинской помощи ввиду более мягенького течения болезни. Что же это все-таки было? Публикуем рассказ от первого лица.

COVID or not COVID 

Игорь Пушкарев в больницеZnak.com

Ухудшение состояния здоровья я ощутил в ночь с 22 на 23 июля на хуторе Широкая Щель в пригороде Геленджика. Туда мы приехали с супругой и детьми проведать родственников. Примерно за год до того предки жены вышли на пенсию и уехали с Урала жить на юг, ближе к морю.

Режимы изоляции и в Свердловской области, и в Краснодарском крае к тому времени были очень давно сняты. Добирались мы до черноморского побережья на своей автомашине, с соблюдением всех рекомендованных мер безопасности. АЗС и продуктовые магазины посещали строго в мед масках, мыли руки, пользовались санитайзерами. Ночевали в палатке, подальше от людей.

Ночью в темное время суток 22 июля моя температура поднялась до 38,7 градуса. Поначалу я подумал, что ничего страшного не происходит — до этого я обгорел на пляже, после такового у меня часто поднимается температура. Через три дня стало понятно, что сам я совладать с этим не смогу — температура держалась практически круглые сутки в диапазоне 38,6–39,5 градуса, и утром 26 июля я решил обратиться за мед помощью. К тому времени появились и другие симптомы.

Осознание, что речь идет не об обычной простуде, появилось после того, как я, пытаясь подняться с постели, не смог вздохнуть и повалился в полуобмороке назад. 

В нижней части груди появилось отчетливое покалывание. Вызванная супругой скорая помощь приехала относительно быстро — буквально через час. Но госпитализировать меня не стали. Сказали, что сатурация в норме (97%), легкие послушали фонендоскопом, с кем-то проконсультировались по телефону и объявили: «Ничего ужасного, это начальная стадия бронхита». Посоветовали пить «Флемоксин Солютаб» и в итоге зачем-то рассказали историю про семью в Омске, которых «не стали госпитализировать, и они все невозмутимо переболели коронавирусом дома». Но предложенное лечение не посодействовало, более того — мне становилось хуже: держалась высочайшая температура, я больше не мог встать на ноги.

Легкие нашего журналиста. Классическое «матовое стекло»Игорь Пушкарев / Znak.com

Тогда мы вызвали поселкового фельдшера. Нужно отдать ему должное — он не побоялся выписать мне направление на флюорографию в больницу Геленджика (город на юге России, в Краснодарском крае). Утром 30 июля я прошел это обследование, по итогам которого сходу стало понятно — это никакой не бронхит, а пневмония. 

2-ой человек, которому я крайне признателен, — старый терапевт поликлиники Геленджика. Врачу в буквальном смысле пришлось орать на руководство, доказывая необходимость моей госпитализации в стационар.

В тот же денек, ближе к вечеру, меня госпитализировали на скорой в заразное отделение больницы Геленджика. Там сделали компьютерную томографию, благодаря которой уточнили размах трудности. Зафиксировали двухстороннюю пневмонию с поражением легких порядка 50%, о чем меня (фамилия) уведомила лечащий доктор, по совместительству начальник инфекционного отделения Светлана Аббулмеджидова. Там же взяли разбор ПЦР, стандартный для тех, у кого есть подозрения на коронавирус (семейство вирусов, включающее на май 2020 года 43 вида РНК-содержащих вирусов, объединённых в два подсемейства, которые поражают млекопитающих, включая человека, птиц и земноводных). Спустя три дня объявили итог: тест на COVID-19 положительный. В лечебный курс ввели ряд подходящих препаратов.

Помимо «Калетры» и банального аспирина, около 2-ух недель проводился довольно интенсивный курс исцеления. Мне ставили четыре укола внутримышечно и несколько капельниц каждые 24 часа. В частности, врачи использовали антибиотики «Цефтриаксон» и «Меропенем». Благодаря усилиям докторов, буквально за первые три дня я более-менее пришел в сознание и смог по достоинству дать оценку место, куда попал. Просторный двухкомнатный номер с видом на Темное море. В нем стояли семь коек, из которых были заняты четыре. Все пациенты поступили приблизительно в одно время, у всех одинаковый диагноз — обоесторонняя коронавирусная пневмония. Еще три койки так и остались пустовать, к нам уже никого не рисковали подселять, боясь повторных заражений. Сами мы себя называли гордо — «1-ой коронавирусной бригадой», пока не узнали, что таких бригад на этом этаже еще как минимум четыре, в том числе три дамских. И это не считая индивидуальных палат с еще более тяжелыми клиентами.

Меня выписали из больницы (вид гражданского стационарного медицинского учреждения, направленного на лечение больных и/или специализированную углубленную дифференциальную диагностику заболеваний в стационарных условиях) 12 августа, заблаговременно взяв общий анализ крови. К моему удивлению, повторного тестирования на коронавирус не проходило. «Первичный анализ был положительный. При его проверке в Краснодаре вирус не отыскали», — пояснила мне лечащий врач (высшая квалификация специалиста-лечебника, педиатра, гигиениста, эпидемиолога, стоматолога; человек, использующий свои навыки, знания и опыт в профилактике и лечении заболеваний, поддержании).

Попытка уточнить, для чего меня в таком случае до выписки держали в одной палате с еще 3-мя пациентами, у которых коронавирус был подтвержден, и пичкали лекарствами от COVID-19, натолкнулась на сухое: «Так бывает». Впрочем, почти тут же врач добавила, что они ориентируются прежде вообще всего на первичный анализ.

Коронавирус — только при наличии прописки

Так бывает. И все же, приехав в Екатеринбург, мы всей семьей сдали личным образом все анализы повторно. Во-первых, чтобы не подвергать серьезной опасности других людей, контактирующих с нами. Во-вторых, чтобы осознавать, что все-таки произошло на юге. В итоге тесты клиники «Инвитро-Урал» проявили наличие антител к коронавирусу и то, что заболевание перенесено совершенно недавно.

Так бывает, я понимаю. Тесты имеют погрешность, почти все зависит от того, как был собран материал для анализа (метод исследования, характеризующийся выделением и изучением отдельных частей объектов исследования). Но есть еще один странноватый момент. Все контактировавшие со мной родственники в Широкой Щели в течение недели после моей госпитализации ощутили ухудшение здоровья. По какой-то неведомой логике лишь у половины из них, включая моего 11-летнего отпрыска, в поликлинике Геленджика решили взять пробы на коронавирус и выслать на КТ. Вторую половину семьи такой возможности лишили. Более того, на момент отъезда с курорта итоги исследования на COVID-19 не рассказали никому из них, хотя с момента сбора проб прошло больше недели. Результаты КТ рассказали только 67-летней теще. Их на свой страх и риск сбросил нам в WhatsApp местный терапевт. У тещи также нашли пневмонию, но госпитализировать почему-то не стали. У нее, к слову, как и у меня, свердловская прописка.

Пляж под ГеленджикомZnak.com

Еще четыре человека, в том числе моя супруга и семилетняя дочь, сдавали тесты на коронавирус без помощи других в местном филиале «Инвитро». Положительным оказался тест только лишь у родственника с местной краснодарской пропиской. Все свердловчане, по воззрению краснодарских медиков, оказались чисты. Но в Екатеринбурге антитела к коронавирусу SARS CoV-2 обнаружили и у жены, и у обоих детей. Причем в большем кол-ве, чем у меня. Это свидетельствует в пользу того, что заболевание они перенесли чуть позже, никакой медицинской помощи при этом им не оказывалось.

Остается добавить, что все трое моих соседей по палате в заразном отделении больницы Геленджика имели краснодарскую прописку. И вот совпадение — у всех троих перед выпиской кроме общего анализа крови отбирались повторные испытания на COVID-19. Все время, пока шло лечение, по местному радио транслировались заявления краснодарского губернатора Вениамина Кондратьева. Всякий раз он гласил о том, что ситуация с заболеваемостью коронавирусом в крае, как и на черноморских курортах, находится под контролем и опасений не вызывает. В последний перед моей выпиской денек в соседней палате под эти слова врачи пытались спасти умиравшую от COVID-19 престарелую женщину.

Появляется вопрос: все эти совпадения между тестами на коронавирус и пропиской — незапятнанная случайность? Нет никакой связи с желанием показать русские курорты максимально комфортными и безопасными? 

Болеешь? А чем докажешь? 

Спецпредставители Роспотребнадзора посетили очаг заражения в Широкой Щели, где я начал хворать, лишь спустя 20 дней после поступления оттуда вызова в скорую помощь. Энтузиазм к этому месту они проявили не из-за меня или заболевшей старый тещи, а из-за родственника с краснодарской пропиской, который очутился сотрудником местного пищевого предприятия. Причем и ему пришлось обосновывать (несмотря на положительный анализ) наличие коронавируса приблизительно неделю. Он даже вынужден был лично доехать до главврача больницы. Без этого не выписывали больничный лист.

Процедура моей госпитализации проходила тоже любопытно. Пришлось ехать на флюорографию в поликлинику Геленджика, посиживать там в очереди, потом сидеть в другой очереди «на большой рентген». Следом еще два часа провести в приемном покое для пациентах с температурой (физическая величина, характеризующая термодинамическую систему и количественно выражающая интуитивное понятие о различной степени нагретости тел), куда приходят и здоровые люди за справками об эпидемиологическом благополучии. Как только лишь я узнал об обнаруженной у себя пневмонии, я просто вышел на улицу и еще два часа посиживал там на бетонном парапете в ожидании скорой — не хотелось никого заразить.

Само заразное отделение городской больницы Геленджика, как нас уведомил местный тех персонал, не предназначено и не приспособлено для госпитализации коронавирусных больных. По протоколу их обязаны везти в соседний Новороссийск или еще дальше — в Крымск. Но там пациентах не принимали из-за отсутствия свободных мест. Потому нами, «ковидниками», с риском для себя занимались врачи Геленджика. Из средств защиты они располагали лишь мед масками, перчатками, шапочками и несколькими единицами защитных очков. 

Пациентах было так много, что наш лечащий врач за две недели, что я провел на больничной кровати, уходила передохнуть домой лишь пару раз. Люди (общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры) практически работали сутками. При этом, сказала одна из санитарок, «путинских доплат за работу с ковидными» она не лицезрела с марта. 

Я понимаю, что личный опыт не дает мне права делать обобщения. И все же увиденного мне хватило, чтобы считать статистику по распространению коронавируса непонятной, работу по выявлению контактных лиц — удручающей, ситуацию с обеспечением защищенности врачей и оплатой их труда — оставляющей желать наилучшего. У меня остаются большие сомнения в истинности инфо, которую до нас доносят официальные лица. Думаю, как человек с 2-мя противоречащими друг другу медицинскими диагнозами, я имею на это право.

Публикации рубрики «Мировоззрение» отражают личную точку зрения их авторов.